– Не понимаю.
– И не поймешь. Потому что некоторые вещи люди делают по самым странным и нелепым мотивам. Люди слабы. Люди болеют и умирают, люди совершают одни и те же ошибки, их надо жалеть, им нужно давать скидку, от них нельзя требовать многого – они и так постоянно идут на пределах своих возможностей. Все эти нелепые аргументы про правду – они ничего не значат. Никто в нашем мире не ищет правды и не делает того, что нужно. Все делают только то, что могут, или даже меньше. Люди разбивают друг другу сердца и разбиваются сами, хотя все, чего они хотели, – немножко счастья, хотя бы такого, которое можно купить за деньги. А самое ужасное, что счастье это так быстро улетает и исчезает. И ничто никогда не повторяется. И не начинается заново, потому что причины и следствия уже сложились в свои цепочки. Как ДНК, знаешь? Мы никогда не начинаем с чистого листа. Я ничего не могу поделать с этим, и ты тоже ничего не можешь поделать. И никто не может, уж прости. Да, я замужем. В данный момент у нас с мужем некоторые проблемы в браке. Хотя бы потому, что он в бегах, он скрывается от полиции. Но я, знаешь ли, ему даже не изменяю, так что не пойму, чем я виновата перед тобой и почему, черт возьми, я должна была говорить об этом тебе!
– Лиза… я… ты успокойся, пожалуйста. Я не это хотел сказать. Я…
– Нет? Не это? А что? – выкрикнула я. – Что именно ты имел в виду? Что я была недостаточно откровенна с тобой? Что не рассказала о моем маленьком бизнесе с героином?
– Я… не важно. Не это, – он нахмурился, что-то явно вертелось у него на языке, но говорить это он все-таки не стал. Помотал головой, как будто стирая предыдущее сообщение из своего ментального «telegram». – Все это не важно. Скажи, тебе нужна помощь? Тебе или твоему мужу? Может быть, вам нужен адвокат? Тебе кто-то угрожает? Почему ты боялась выходить из автобуса?
– Нет, Гера, нет. Мы так не договаривались. Мы с тобой – совершенно чужие люди, и я не собираюсь вмешивать тебя в дела, к которым ты не имеешь никакого отношения. И если уж мне понадобится адвокат, так я сама себе его найду, – почти выплюнула я. – Потому что я ж такой наркоделец, что ни один суд в мире не усомнится.
– Лиза!
– Нет, постой, Гера. Остановись и пойми, мне не нужна твоя благотворительность. Да, мой папа тепло к тебе относился. И да, ты хороший человек. И мне нравишься, если уж хочешь знать. И сейчас нравишься, и тогда нравился.
– Что?
– И это удивительно, что ты готов бежать и спасать страждущих, помогать мне, решать мои проблемы. Даже если я замужем. Но дело в том, что я не желаю, чтобы ты мои проблемы решал.
– Но ты мне позвонила.
– Я ошиблась.
– Значит, ошиблась, да?
– Да, – упрямо выдала я. – Я вообще часто ошибаюсь, причем как по всяким ерундовым поводам, так и по-крупному. Такая уж я, не умею принимать правильные решения. Не умею нормально позаботиться о себе. И вообще, знаешь, что? Мне пора, Гера. Спасибо, что забрал меня с автобуса.
Я бросилась к выходу.
– Подожди, Лиза, – Герман попытался перекрыть мне путь в прихожую, и мы застряли в коридоре, два возмущенных, тяжело дышащих человека, которым хочется что-то сказать друг другу, но сказать, по сути, нечего. Я замужем, Гера теперь знает об этом. И как же быстро, почти мгновенно, приговорил меня Гера Капелин – осудил и повесил табличку преступника на грудь. «Наркоторговка Лиза Ромашина». То есть Тушакова, конечно.
Мы ничегошеньки, ничегошеньки не знаем друг о друге. Вот и стоим – и молчим. И только прожигаем друг друга взглядами, за которыми – простой и никому не нужный факт. Мы, кажется, сильно нравимся друг другу. И что теперь? Целоваться, что ли?
– И не звони мне больше, Гера. Ничего хорошего не выйдет. Не пойду я с тобой на санках кататься в Крылатское, – сказала я, пригибаясь, чтобы проскользнуть под его рукой. Высокий рост – большая проблема, когда нужно быстро кого-то поймать. Я вышла в коридор, давясь слезами. Глупость, какая глупость, что он мне так нравится. Я столько лет гонялась за своим мужем, что забыла о том, что можно чувствовать вот такую безумную и бездумную, почти животную тягу к другому человеку. Еще минута – и я бы сама осталась, и сдалась бы, и стала бы «ему изменять», говоря о Сергее. Мне не нужна была невиновность, мне не нужна была моя правота, и с некоторых пор я не слишком ценила честность, за исключением, разве что, честности с самой собой.
Я бежала так быстро, как только могла. Я бежала, чтобы упасть от усталости, бежала до того, что в моих легких что-то разрывалось на части, и мне стало трудно дышать, и я закашлялась. Я бежала, пока могла физически передвигать ногами, и чем хуже мне становилось, тем дальше уходил образ Германа Капелина. Глупая, глупая Лиза – думай. Ты играешь партию в шахматы, где фигуры соперника тебе вообще не показывают. Любое неверное решение, любой неверный ход – и ты проиграла.
Возможно, ты уже в патовом положении. Видео из программы – что-то с ним не так.
Что-то меня в нем беспокоило. Беспокоило, но ускользало от меня, как ключ к загадке, которую я уже слышала и даже разгадывала, но наотрез забыла ответ. На дороге я поймала такси. Говорливый водитель сокрушался, что от Вернадского до моего дома в воскресенье так близко, что хоть плачь. Я отдала ему последние двести рублей и вышла из машины на повороте. За такие деньги водитель отказался заезжать во двор. Мол, потом замучаешься у вас тут разворачиваться. Машины стоят в три ряда, как булки в кондитерской, не пройти, не проехать. Как мало иногда нужно, чтобы определить весь ход событий. Если бы он довез меня до подъезда, все, возможно, пошло бы по-другому. Но водитель оказался жадноватым, и я завернула во двор, как говорится, на своих двоих. И увидела то, что никак не ожидала увидеть. То, отчего я моментально поледенела от ужаса.
Я увидела у себя во дворе грязную «бэху» с мятым крылом, а рядом с ней аккуратный, чистый вишневый «Опель». Я заорала от ужаса и бросилась вперед, к подъезду. Из «бэхи» выскочил и бросился мне наперерез один из «шариков». У меня почти не было времени. Все мое преимущество было – курам на смех. Они ждали меня у подъезда, я увидела их с поворота. Я рванула прочь, на ходу набирая телефонный номер Геры, но не успела дозвониться адресату. Меня догнали, телефон был вырван из моих рук, брошен на асфальт, растоптан в яростном припадке, диком первобытном танце инстинкта. «Дерись или беги». «Шарик» схватил меня, он заломал мне руку – до боли, до искр из глаз, а когда я заорала, схватил меня за лицо ладонью так, что я еле-еле смогла дышать. Его ладонь пахла сигарным дымом и чем-то еще, незнакомым, неприятным.
Эти люди пришли, чтобы нас убить. Нас убить. Нас. Не меня, а нас. Кто приехал ко мне домой на аккуратном «Опеле» Игоря Апреля? Фаина? Фаина с Игорем? Фаина с Игорем и моими детьми?
Через секунду я оказалась на земле – вот ирония – снова лицом вниз, и с кем-то, кто удерживал меня, вдавив колено в мою спину. Я дергалась из последних сил, но все, что мне удалось, – это разглядеть, что мой «шарик» был смертельно напуган, его лицо искажала гримаса ужаса, и что у него было сильно, в кровь разбито лицо.
