– На данном этапе мы корректируем базовые документы в соответствии с уровнем социальной депрессивности местных электоральных групп.
Больше они не произнесли ни слова. Пока наконец не пришел Филимонов.
4
День у Филимонова был нелегкий. Четыре важные встречи и все конфиденциальные. Кем он только не был сегодня. Был он сегодня утесом-скалой, неприступной крепостью, был ужом на горячей сковородке, был вертушкой на ржавом гвозде, был неподвижной рыночной гирей с фальшивым завышенным весом и с резиновой клизмой таксомоторным рожком. Он угрожал, блефовал, обещал, заискивал, требовал, советовал, отмалчивался, врал. Он диктовал условия. Он принимал условия. Деловито хмурился, с чувством произносил «без проблем», показательно громко смеялся. Делал вид, что не понимает каких-то простых вещей или, напротив, – что понимает все. Угрожающе улыбался. Доставал то пейджер, то органайзер. Филимонову не было в кайф лицедействовать, чердак у него потрескивал по-человечески резко, человеческий мерзкий род Филимонову был неприятен сегодня до отвращения; сам он себя воспринимал инопланетным пришельцем… Когда представитель так называемого союзника позволял себе в разговоре слово гарантии, Филимонову хотелось незамедлительно залепить ему в ухо. Он с удовольствием придушил бы сегодня, если бы умел и если б дозволили, почтенного редактора вечерней газеты – просто так, ни за что, за неприятную манеру близоруко щуриться и напоминать о тарифах и сметах. Филимонов сожалел, что колкое слово компромисс, заостренное с одной стороны, а с другой, как ему виделось, расщепленное кисточкой, не может костью застрять поперек горла потенциального конкурента, чье опухшее лицо напоминало Филимонову о его собственной вчерашней попойке. Филимонов не был хорошим дипломатом, так же как не был никто из его собеседников; зная настоящую цену себе и своим предложениям, каждый пытался обсчитать партнера на двадцать копеек, не столько, понятно, для дела, сколько непонятно для чего – наверное, для пробы – в перспективе грядущих великих торгов.
Хорошим дипломатом слыл Косолапов. Но Косолапова «не было» в городе, хотя знали, что «был». Он был и слыл, но был как бы инкогнито, а слыл как бы заочно.
В половине шестого Филимонов позвонил по секретному телефону – следовало отчитаться. Патрон отключил трубку: любовь, рыбалка, лес, медитация, чтение книг – все что угодно – гимнастика, сон, рукоделие; в любом случае, отключив телефон, Косолапов заранее одобрял филимоновские поступки. Больше сегодня Филимонов не будет звонить.
За три недели пребывания в этих краях он обзавелся кое-какими связями. О конспиративной квартире Филимонова не догадывался никто.
Филимонов повернул машину на Береговую улицу.
Ел борщ. Ольга налила ему рюмку, села напротив.
– Я за рулем.
– Ой, тогда уберу…
– Ладно. Одну можно. А ты?
– Не-а…
– Как знаешь. Ну, ваше здоровье…
Борщ был дьявольски вкусный.
Вчерашний.
Она ждала вчера еще Филимонова. Завтра тоже был бы хорош, позавчерашний. А если не завтра, тогда бы Филимонов не пришел никогда.
– Как Ленинград? (Ольга называла Петербург по старинке.)
– Холодно, – сказал Филимонов, – сыро, дожди.
Она работала в городской библиотеке, поэтому дни визитов Филимонов называл библиотечными.
– Вашего Богатырева не знает никто, – Ольга сказала.
– А ты спрашивала?
– А как же… Мы на работе всех обсуждаем. Вот Несоеву знают, Каркара знают…
– Несоева – наша. Каркар – не наш. И что говорят про Каркара?
– Бандит, говорят.
– Правильно, – сказал Филимонов.
– А Богатырева никто не знает.
– Это и хорошо, он человек новый, он тем и ценен.
– А еще чем ценен?
– Больше ничем.
– Совсем ничем?
– Глуповат, – сказал Филимонов, – косноязычен. И внешность у него неважнецкая. Объектив увидит – глаза таращит.
– Идиот, что ли?
– Да почему идиот? Просто тусклая личность и все… С нулевой репутацией… Только ты никому не рассказывай… Между нами, лады?… – Он облизал ложку, улыбнулся. – Чем же тебе не нравятся идиоты? Я и с клиническими работал идиотами, и ничего, как миленьких избирали.
– Неужели получше найти некого?
– Ну, это не ко мне вопрос.
Филимонов достал трубку, позвонил в штаб. Все на месте и ждут одного Филимонова. – Я скоро, – сказал Филимонов. В штабе интересовались: не у Косолапова ли он? – Филимонов сказал: – Нет. – Терпеть не может праздных вопросов. Вот и художник пришел, ждет. – Правильно ждет, – сказал Филимонов. – И еще этот, новенький. – Черт! – о Тетюрине он забыл совершенно. – Оформляйте – да, одноместный – а где его паспорт? – закрыт? – у меня? – кто сказал, у меня? – а без меня вы хоть что-нибудь мо?… Разберемся, – сказал Филимонов.
«Встал из-за стола», – написал бы Тетюрин. (А Филимонов бы вычеркнул.)
– Уже?
Поцеловал.
– Ты надолго? – Оля спросила в дверях. – Ты вернешься? Я жду.
– У меня будет штурм мозговой.
– Смотри не трахнись мозгами.
5
– …Теперь о клиенте под номером два… – сказал Филимонов. – Персона для нас новая, фигура неразработанная, по-своему интересная. Во всяком случае, Косолапов просил меня быть сдержанным…
– А разве он не придет?
– Борис Валерьянович, вы кого имеете в виду, клиента или Косолапова? – весело спросил Филимонов.
– Разумеется, Косолапова. Зачем нам клиент?
– Нет, не придет. Я обсуждал основные направления с Германом Федоровичем, его присутствие необязательно. Герман Федорович, как вы понимаете, разрабатывает другие идеи.
«Как вы понимаете», показалось Тетюрину, произнесено было не без доли иронии.
– К тому же, – подхватил Жорж, – его нет в городе.
– Ну, об этом я даже излишним считаю напоминать вам, – произнес Филимонов серьезно. – Итак. Что сказать о нашем клиенте? О кандидатах или хорошее или ничего.
Почему-то все засмеялись (кроме Тетюрина – он еще не понимал многих тонкостей…).
– И все-таки, – сказал Филимонов, – есть один плюс – это фамилия. Богатырев. Фамилия на редкость удачная.
– С актером Богатыревым никак не коррелирует? – спросил Борис Валерьянович.
– Никаким боком. Вот Даня, художник, прошу, он набросал эскиз… Покажи, Даня.
– Ну, это так… вариант… богатырь… на коне… – Даня раскладывал на столе рисунки.
Началось обсуждение.
– Ух ты какой… В кольчуге…
