(Вот сволочи, подумал Косолапов, они узнали о предстоящей свадьбе!..)
Но откуда эти разговоры о зоофилии? Откуда непристойная кличка «Мучитель коз»? Ф. Неверов провел собственное журналистское расследование. Он встретился с жительницей села Дарцево (45 км по южной дороге) Александрой Осиповной Грачевой, бабой Шурой, как называют ее односельчане. Оказывается, восемь лет назад, в июле месяце, будучи еще скромным служащим риелторской фирмы, Л. С. Богатырев провел в доме бабы Шуры одиннадцать дней – он приезжал в Дарцево порыбачить. (Хорошо, однако, работают, подумал зло Косолапов.) Тетя Шура не забыла Богатырева. Он был хороший. Аккуратный, невредный. Скотину любил. Особенно любил козу. Ивовыми листочками кормил, разговаривал с ней, даже пас иногда за холмом, очень коза ему нравилась. На вопрос, как относилась коза к Леониду Станиславовичу, баба Шура ответила: «Дак она ж у меня пугливая была». Отчего коза околела, баба Шура не знает. «Можа, съела чего». Л. С. Богатырева в смерти козы не винит. По словам бабы Шуры, кончину козы Леонид Станиславович переживал тяжело, едва не заплакал. Как околела – уехал.
«Таким образом, несмотря на необъяснимую и даже загадочную потерю козы, – рассуждал Ф. Неверов с понятным Косолапову косноязычием и глубокомыслием, – Александра Осиповна, баба Шура, обладая гибким женским умом, не позволила себе ни на йоту унизиться до недостойных подозрений уважаемого человека. Можно только гадать, какого слона раздули бы из этой мухи предвзятые фантазеры, тем более недоброжелатели. Не из таких ли «дутых слонов» ткется в мастерских закулисья репутация честного и чистого на руку политика?»
В последнем абзаце Ф. Неверов напоминал читателям «Вечерних огней» о существовании презумпции невиновности и популярно объяснял, что она означает.
– Идиоты! – не выдержал Косолапов.
И это был комплимент.
4
В ночь перед похоронами Шутилина Тетюрину приснилась Катя, вернее, приснилось отсутствие Кати – он во сне ощущал, а не видел. Было что-то зримое, но не Катя. Да и как могла быть Катя, если снилось ее отсутствие? По существу же, приснилась Тетюрину необходимость объясниться в любви, сказать, по существу, ну хватит, пора, выходи за меня замуж. Он бы позвонил, но не знал телефона, он бы написал, но не знал адреса, он бы вошел в ее сон, но не знал сам о себе, спит или не спит. Удивительный сон. Умозрительный сон. Об утрате Кати. А проснулся, почему-то думая (совсем некстати) о Богатыреве, о провале женитьбы его.
Утренняя мысль о провале свадьбы Богатырева показалась Тетюрину необыкновенно счастливой, как первый признак возвращения к реальности. Все-таки закон высшей справедливости, думал Тетюрин, не допустил союза Богатырева и Риты посредством знакомства через собаку Тима. А не надо было переименовывать Ушанку. Почему не Ушанка? Почему именно Тим? Не Мухтар, на худой конец, не Шарик?… Да кто он такой, Богатырев, чтобы отдавать ему часть себя самого, да не только себя самого – часть ни о чем не подозреваю щей Кати, часть их, в самом деле, любви, – кто он такой?
Все к лучшему. Слава Креатору, подумал Тетюрин.
5
Синий Дом. Около десяти вечера.
– Тимофей, что вы там сачком вылавливаете? Идите лучше к нам, помянем Шутилина.
Тимофей Никитич положил сачок на стекло, подошел к подоконнику, на котором сидели Косолапов и Филимонов, молча взял стаканчик и выпил, сколько налили. Водки в бутылке оставалось немного, ‹ 0,3. Поминали аскетически, без закуски.
– С похорон, – показал Косолапов глазами на Филимонова.
– Много народу? – спросил Никитич.
– Да ну, – сказал Филимонов, – провальные похороны. Зачем сачок?
– Изолирую. Рыбка живородящая, родит малька, сама и съест. Приходится изолировать.
– Дрянь какая, – поморщился Косолапов. – Своих жрет. Не кормите, наверное?
Вопрос был слишком бестактным, чтобы на него отвечали.
– А что, – продолжал Косолапов любопытствовать, – правда, там Несоевка плавает?
– Это кто сказал? – насторожился аквариумист.
– Несоева Анастасия Степановна, кто ж еще. Я ее когда сканировал на предмет фактуры, она многое о себе рассказывала. Откровенная женщина. Что даже вот рыбкой была в аквариуме, Несоевкой звали.
Косолапов сидел на подоконнике, хотя мог и в кресле, стоящем рядом. Никитичу не был понятен бородатый субъект с кисточкой на затылке, хрен знает чем здесь занимающийся; с другой стороны, Косолапову не был понятен этот сухорукий аквариумист неопределенного возраста. Хрен знает чем здесь занимающийся.
– Несоевка – дело прошлое, – сказал Тимофей. – Несоевка сдохла давно.
– Опять о смерти, – пробурчал Филимонов.
– Смешная история, – исключительно к Филимонову обратился аквариумист. – Это когда же было еще?… еще Анастасия в животе Жанку таскала, очень давно, я тогда у мужа ее подрабатывал, его потом в Греции шлепнули, с четвертой попытки. И был у них… бухгалтер Котов, а у того был сын пятилетний и аквариум литров на тридцать… цельностеклянный… а самую пузатую рыбку Котовы, муж и жена, прозвали Несоевкой, не знали, что в гости придет… Вот Несоева в гости приходит, жена начальника, вот с таким животом, все хорошо, а ей мальчика очень хотелось, ну пирожные там, печенье, она: ты, Вася, уже умеешь читать? А когда в школу пойдешь? А знаешь, как твои рыбки называются? Вот это кто? Барбус. А это кто? Вуалехвост. А вот эта пузатая? Несоевка. Ха!
Помолчали.
– Внутренне я смеюсь, – проговорил Филимонов, глядя в окно.
Светофор за оградой выхватывал из темноты фрагмент клена: красный и желтый потакали осени, зеленый тщился приукрасить реальность.
– Если кто обидит Анастасию… я того, я того… – Тимофей не договорил, «чего» он «того», только некстати добавил: – Я Несоеву барыней называю.
– Так мы ж в команде одной, – Филимонов сказал, глядя на сжатые кулаки аквариумиста.
Пошли на рыбок смотреть – какая на какого кандидата похожа. На Богатырева оказалась похожа рыбка гурами, на Каркара – львиноголовик. На Костромского – данио балабарский. Двойники почти всех участников предстоящих элекций обита ли в четырех просторных аквариумах. Рыбка макропод, по мнению всех троих, имела сходство с председателем окружной избирательной комиссии Г. Т. Самолетовым.
Увидев черного телескопа, Филимонов предался воспоминаниям:
– Помнишь, Герман, в Киеве процессия шла похоронная. Черный пиар хоронили. Несут черный гроб, в гробу черный пиар лежит. Символизировало отказ от грязных технологий.
– А ну их в жопу, – сказал Косолапов.
Вернулись к подоконнику:
– Не чокаясь.
Косолапов сокрушался, занюхав (хотя и штамп) рукавом:
– Похороны! Информационный повод – лучше не придумаешь! Сам! Сам в петлю залез! И так тускло все, невзрачно, нелепо.
