Меня как-то провели на маленький завод. Там кузнечный молот, поднимается-поднимается — и… фигак! фигак!
А болванку под ним даже не видно.
Ты голову втягиваешь так, что каска врезается в плечи, а он снова — фигак!
Красота.
Или вот на сыроварне я как-то был — впечатлён был несказанно».
Он говорит: «А когда очень больно, думаешь, конечно, о смерти. Но эти мысли довольно быстро уходят, человек вообще сильно к жизни привязан.
Для того, чтобы к смерти прийти, нужна долгая школа одиночества.
Вот был у меня друг, что давно уехал — да не на Брайтон или там в Тель-Авив, а в совсем далёкую страну, под пальмы.
Жил там один, семейная жизнь у него не заладилась.
Я приезжал к нему и думал, что, несмотря ни на что, жизнь его неплоха.
Только однажды, когда мы ехали в ночи и остановились на какой-то заправочной станции в Андах, он пошатнулся, и пришлось его поддержать.
Был раньше он высок и тяжёл, можно сказать, грузен.
А за время жизни вдалеке стал похож на какого-то конкистадора. Загорелый, с бородкой, красавец, — но, оказалось, точила его болезнь.
Он пришёл в себя и начал мне пистолет свой показывать.
Там было разрешено свободное ношение оружия, и, первое, что он сделал, приехав туда, так завёл себе этот пистолет.
А главное, пистолет этот я в руках держал.
— Хочешь, — говорит он мне, — пострелять?
— Ну его, — отвечаю. — Настрелялся.
А пистолет был такой большой, под рост ему. Удачная модель, бразильский аналог „Беретты“.
И я ещё несколько минут помнил, какой у него магазин — двухрядный или нет, и какова скорострельность, с такой гордостью он говорил о нём — поневоле запомнишь.
А сам уже тогда был болен; и как его повело на бензозаправке, и вес его большого тела, я потом часто вспоминал.
Ну и поехали дальше.
А дальше был океан, и будто бы всё хорошо».
А ещё он говорит: «Она не придёт. А Фролов и вовсе во Францию уехал. До Фролова сейчас не достучишься, гон у него сейчас. Негритянок, поди, французских ловит. А она… Не, она не придёт — у меня с ней странная история приключилась. Она меня приревновала. Пришли все они ко мне в гости: жена, понимаешь, уехала, родители — на даче. Фролов пришёл с коньяком. Пришла ещё такая прекрасная девушка — из бухгалтерии, ну к ней она и приревновала. „Нет, — позвонила и говорит, — не надо нам больше видеться“. И главное, какую глупость ещё уделала — она босоножки этой девушки зачем-то спрятала.
Что, говоришь, Фролов их мог по пьяни, одеваясь, куда-то запинать? Нет, шалишь.
Она их под одеяло в соседней комнате засунула.
Мы их еле-еле наутро нашли».
Он провожает гостей до лифта и говорит, распределяя продукты в тумбочке: «Я гостей люблю, я одиноких женщин с прицелом опасаюсь. Одинокие мужчины ещё страшнее — если они не находят женщин, то вкладываются в мужскую дружбу, состоящую из разговоров под водочку.
Ты, наверное, знаешь, что есть такой жанр — поиски пары для кого-нибудь из друзей.
Чаще всего это делается на выпасе — где-нибудь на природе, среди трав и чадящих мангалов.
Вот эта подруга моего приятеля, что сейчас приходила, как-то, ощупывая меня взглядом, как помидор в „Пятёрочке“, сказала, что если я займусь собой, то могу на что-то рассчитывать у женщин. Ну и похудею… Тут она сделала неопределённое движение, которое означало, что мне нужно уменьшиться вдвое.
Но я был мудр и не острил по этому поводу.
Это был тот случай, когда хозяйка придирчиво смотрит, чтобы все за столом прилежно ели. Когда кто-то рассеянно смотрит в окно, это хозяйку настораживает. Мне, впрочем, нужно сказать честно — мужчине льстит, когда им интересуется сводня.
Это поднимает самооценку, даже у такого, как я.
Как-то эта милая дама придирчиво спрашивала меня, понравилась ли мне её подруга, что я видел в прошлый раз. Мне хватило милосердия не касаться темы усов и того, что не только я могу уменьшаться в размерах.
Подруга эта шла в бассейн, и её уговорили поехать кататься, потому что там будет интересный мужчина. Не представляю, до какой степени отчаяния можно дойти, чтобы не пойти в бассейн в таком случае. Но, так или иначе, мы оказались в одном автомобиле, и оказалось, что она из Тольятти. Я сказал, что работал с Тольятти лет десять назад, а мой однокурсник был членом совета директоров Автоваза. Тогда она мне рассказала, что её родной город разорили москвичи, чемоданами вывозя оттуда деньги, и она была вынуждена переехать в Москву.
Нет, я знаю, чем кончаются все эти прогулки для случки. Нет-нет, только хардкор и айпад.
Но я то и дело среди своих стареющих друзей встречаю вопрос — где теперь знакомятся с женщинами?
Это начинается, дружок, после полтинника.
Причём и у мужчин тоже. Я так вообще считаю, что если человек научился дрочить, то такой суетливости у него возникать не должно.
Главное, не сам вопрос, а подтекст в разговоре о том, где теперь знакомятся с женщинами немолодые люди. Он в том, что жизнь должна предоставить человеку немного удовольствий, в том, что где-то наверху всем выписана пайка.
И для её получения нужно знакомиться.
Но — зачем?
Это правильный вопрос — „Зачем?“
„Зачем?“
Вот важное свойство мироздания, и это „Зачем?“ не обойти, не объехать, можно только умереть возле его подножия. Зачем встречаться, зачем — всё? Продление рода, наследники, командующие таджиками, что выносят твой скарб на помойку, или наслаждения, что всё менее и менее доступны, для лучшего получения которых придумано пол-интернета, зачем?
Тут нужно встать в позу пророка и начать вопить посреди какой-нибудь дачной местности:
— О, иллюзия чужой теплоты, временные радости приживала!
Зачем, чем это всё лучше ночного отчаяния и всего известного всякому стареющему мужчине набора, где характер крут и, посверкивая циркулем железным, кто-то замыкает круг, не внемля увереньям бесполезным?
Прежняя любовь лучше новой, особенно если любовь пропустить между пальцев, как песочное время.
Где же жёны твои? Пытками затравлены, зельями отравлены.
Оно, конечно, в девятнадцать, хочется вырваться из циркульного круга, но когда за сорок, разве заглядывать в пропасть не милее?
Место встреч?
Музей, говорите? Театр с его экспериментами?
Катание на горных лыжах? Можно оценить всю стать партнёра. Крепость, так сказать, членов.
Горные лыжи устанавливают, кстати, и имущественный ценз.
