— Я плакала, голубчик, поэтому плохо вижу тебя.
— А почему вы плакали, графиня?
— Да вот, испугалась, батюшка мой. И куда же делись мои казачки, Сережка да Саня? Не знаете?
— Они стоят позади вас, графиня.
— То-то же! Смотри, не обижай меня, голубчик, они ведь заступятся. Мое имя Александра.
— Мое Александр.
— Теперь не плачу, и я вижу. А ты, случаем, не государь наш, Его Величество Александр Павлович?
— Он самый, милая графинюшка! Помните, я еще вас ущипнул за щечку, помпончика?
— Как же не помнить, батюшка! Помню. Я так плакала. А теперь, я чай, могу попросить, ваше величество, чтобы ты кликнул мне Домнушку?
— Домнушки нет, графиня.
— А где же она?
— Она у Господа на небесах.
— А как мне быть? Я сейчас опять буду плакать.
— Зачем тебе Домна, матушка-голубушка графиня?
— Мне нужно соску с молоком и на горшок посадить меня.
— Не нужно тебе соски, миленькая, и горшочек не нужен. Тебе и нужно-то — пять минут на солнышке посидеть да выпить две ложки родниковой воды в день.
— Тогда кликни казачков, пусть повезут меня на солнышко.
— Да ведь это я и сам могу, только прикажи, графиня.
Я переглянулся с ангелами, они расступились, и я покатил перед собой кресло на колесиках, благополучно выкатил его из комнаты, благо что в дверях никакого порога не было, пол был земляной и твердо утоптанный.
Она подставила седую голову под слепящее солнце Марокко, графиня Александра Федоровна Толстая, она же и принц Искандер Пехлеви Хасанид, то есть я, ибо между мною и Александрой ничто не громоздилось, не межевалось, не пылало в ярости междоусобицы. И белая, как пушистый шар одуванчика, со сквозящею розоватой кожей, голова старушки, покорно поникнувшая перед чужедальним солнцем и перед своей печальной судьбинушкой, была и моей головою.
Но не напрасно ли я почти через сто лет пришел проведать двухлетнего младенца, которого когда-то ущипнул за щечку? Ничто из того милого микромгновения не могло сохраниться в столетней голове старухи, чтобы отозваться на ностальгию Александра Первого, престолонаследника-отцеубийцы, который после своей смерти в Таганроге отправил земного двойника Федора Толстого, отца Александры, к далекому Алтаю, а сам в астрале отправился к африканскому Марокко. Там после столетнего отдыха в теле ливанского кедра продолжил царскую карму на Марокканском престоле — принцем Искандером Хасанидом.
Старуха прожила уже сто лет после нашей первой встречи, в то время как я умер на юге России, отправил свой труп на север, в Петербург, двойника же Федора Кузьмича отправил на восток, а сам в астральном теле рванул на юг, в Африку, и также сто лет пробыл ливанским кедром. И теперь, снова ступив на монарший путь (такова была моя карма), я почувствовал неодолимое отвращение к своей судьбе, когда без всякого на то желания приходилось убивать отца — царя, короля, падишаха, султана, — чтобы захватить трон на некоторое количество годовых оборотов Земли вокруг Солнца. И я принял решение — нырнуть в ветхое, почти не материальное тело стодвухлетней графини Александры Федоровны Толстой и свой выдающийся ум шахматиста спрятать, запечатать в ее детском сознании. Теперь навсегда прощай, мечта стать чемпионом мира по шахматам, обыграв Ананда, еще одного далекого потомка короля-шахматиста в Древней Индии, — моего, стало быть, родственника в сотом поколении.
Одним словом, коляска с безумной старухой выкатилась из белого домишка как бы сама по себе, никто ее вроде не катил перед собою. Заподозрив неладное, главный телохранитель сотник Хасан (кстати, мой дядя) бросился в дом — там было пусто. Дядя не видел двух ангелов-хранителей возле старухи, с ухмылкой глядевших на него, ибо он в земной ипостаси был за сотника королевской верблюжьей кавалерии, давал присягу на верность королю и имел восемь жен в своем гареме. Смертельно напуганный, сотник выбежал из дома, догнал во дворике все еще тихонько катившуюся кресло-коляску и довольно грубо схватил полувоздушную старушку за горло.
— Азезил! Шайтан… Куда спрятал принца? — страшно, словно раненая гиена, зарычал Хасан.
Со всех сторон над глиняным дувалом, окружавшим двор, подскочили головы в чалмах — королевская стража с карабинами. Сотник выхватил кривой кинжал и сделал вид, что перережет горло старухе. Тут и началось — еще не материализовавшись, Сахлин и Сергий (последний был общим, Домнушки и Акима, ангелом-хранителем) приступили к прямым своим обязанностям телохранителей графини Александры Федоровны. Они ловко выбили из рук Хасана кинжал, который с зловещим посвистом отлетел, крутясь и посверкивая, далеко в сторону, затем врезался кончиком в глиняный дувал и остался там торчать. И тут на глазах у всей королевской рати прямо из воздуха возникли посреди тесного дворика два великолепных могучих великана и встали по обе стороны от кресла-каталки со старухою. В руках у них были точные копии карабинов нового образца, что в руках охраны принца Искандера Пехлеви Хасанида, но только были эти карабины чудовищных размеров, словно пушки. При виде великанов с таким оружием, возвышавшихся вдвое выше их над белым глиняным забором, королевские стражники бежали, не приняв боя, и беспорядочно ретировались к пальмовой роще, где были привязаны боевые верблюды белого цвета. Через несколько минут над рощей поднялось высокое облако пыли, в которой исчезли и пальмы, и верблюжьи стражники.
Оставленный своими подчиненными во дворе, сотник Хасан хотел зарезаться, выхватив из ножен огромную, широкую кривую саблю, но тут седая старуха заговорила с ним по-французски, и сотник, понимавший язык своих бывших колонизаторов, вынужден был придержать свою руку, желающую покарать его самого.
— Не спешите, месье, совершать непоправимый поступок, а лучше выслушайте меня. Вы честно до конца выполнили свой долг, и вас не в чем винить. А ваши подчиненные, бежавшие от вас, будут сурово наказаны королевским судом. Я неожиданно стала вашим принцем Искандером, и так останется до конца моих дней. Но жить мне осталось чуть меньше года, и вы отвезите-ка лучше меня в какое-нибудь надежное место, где я смогу спокойно умереть под вашим надзором, месье Хасан. После моей смерти вы отправляйтесь в Джакарту, и там в одном офшорном банке вас будет ожидать счет на очень крупную сумму в английских фунтах. Номер счета и пароль я сообщу вам перед своей смертью.
Сотник Хасан хотел еще жить и потому сразу понял, что ему надо делать, и покатил коляску с седой, как лунь, старухою по известной ему одному дороге. Перед этим он снял с себя чалму со звездой, спрятал ее вместе с саблей в коляске, вывернул наизнанку офицерский мундир и шаровары с лампасами, — и сразу стал похож на бродягу-цыгана в лохмотьях, везущего в коляске диковинную обезьянку, одетую в белое платьице. В таком виде мы и затерялись — сначала в лабиринтах торговых рядов Раббата, а затем где-то в гористой красной пустыне вблизи границы с Алжиром, в крошечном ауле горцев, разводивших скаковых верблюдов. Так я впервые увидел — глазами столетней графини Толстой — древнюю родину династии Хасанидов, куда сотник Хасан тайно завез зачарованного принца Искандера, то бишь меня. Сам он, во всем обвинив демона Азраила, объявил о похищении шайтаном принца Искандера, чему явилась свидетельницей вся рота охраны, и кинулся во дворец бороться за трон, от которого отрекся старый больной король.
