— Ты любишь ясные чувства, — оценила она. — Из тебя бы вышел хороший тенетерапевт.
— Сомневаюсь, — засмеялся Киш. — Я даже не знаю, что это такое — любить чувства.
Он забрал обратно свой транспарант у терпеливо ожидающих окончания лирической сцены следующих за ними собратьев по Кафке, и они кинулись догонять ушедших вперёд.
— Вообще-то, это хорошо, что ты не тенетерапевт, — продолжала Варвара, когда они снова перешли с ускоренного шага на степенный. — А то мы бы были не сообщниками, а соперниками. А с чувствами всё просто: нам нравятся одни состояния и не нравятся другие. Есть люди, которые любят смешанные чувства: им нравится погрустить или насладиться страхом, — это такой эмоциональный романтизм. А есть представители классицизма — люди, которые предпочитают ясные чувства…
— Получается, я — классицист? — засмеялся Киш. — Старею, однако: раньше меня больше привлекал романтизм… Слушай, а ты сказала: если бы я был тенетерапевт, мы бы стали соперниками. Ты такая ревнивая к успеху коллег?
— Не очень, — помедлив секунду, ответила Варвара. — Ну то есть ужасно. Нечасто ревную, но если ревную — гори земля, замёрзни солнце. А ты?
— Тоже нечасто и тоже сильно, — снова засмеялся Киш. — Мы с тобой страстные натуры!..
Пройдя улицами и переулками, отряд спустился к набережной Влтавы. Здесь вечерняя, остывающая от зноя Прага, была особенно прекрасна. Шедшее с горы солнце блистало на крышах соборов и на лёгких волнах реки, отражалось в стёклах узких старинных окон, золотило стены домов.
Внезапно Киш почувствовал, что он счастлив. Рад детской, переполняющей радостью, какая бывает от наступления долгожданных огромных каникул и полученных за хорошие отметки подарков, и ожидающихся приключений. Всё это — только ещё сильней, потому что рядом была Варвара.
— Милая, — окликнул он её сверху.
— Да? — она подняла к нему лицо.
— Я тебя люблю!
— Киш? — Варвара не столько удивилась, сколько не ожидала услышать его признание сейчас.
— И всех люблю!
— Ты сошёл с ума! — засмеялась она, догадавшись.
— То ли ещё будет! — весело подхватил он. — Ты ведь тоже счастлива?
Она подтвердила — улыбкой и на секунду опущенными веками.
С Кишем, между тем, происходило то, что Варвара обозначила как «индивидуальная тень сливается с тенью толпы»: оказавшись в рядах протестующих, он терял хладнокровие исследователя и заражался бунтарским духом:
— Протест счастьем! — несло его. — Всем быть счастливыми! Пусть им будет не по себе от того, что мы счастливее их!..
Идущие непосредственно перед ним кафкианцы оборачивались, чтобы понять, о чём так пафосно кричит этот русский, и Киш охотно делился новой программой противостояния:
— Даёшь повышение счастливости!!! Выполним и перевыполним план по счастью! Йо-хо-хо! Выше нос, скво, мы зададим этим бледнолицым!.. — последняя фраза адресовалась Варваре.
Людей — разрозненных и организованных в колонны — становилось всё больше. Полицейские пытались регулировать движение, но автомобили неизменно застревали в людских волнах.
Перед Карловым мостом, у входа в узкую готическую арку, возникла пробка, и минуты три пришлось семенить мелким шагом, то и дело утыкаясь в чьи-то спины и получая неприятные тычки по пяткам.
— Представляешь, это мост длиной в тысячелетие, — с задумчивым пиететом констатировала Варвара и непроизвольно стала бережней наступать на булыжники мостовой. — Ну, или лет в шестьсот. Как ты думаешь, мы сильно состаримся, когда дойдём до его конца?
— Такая вероятность есть, — произнёс он озабоченно. — Но есть и способ этого избежать. Достаточно эффективный, хотя и непростой: когда мы ступим на мост, надо одновременно сказать: «Жили-были Варвара и Киш», а когда сойдём: «И жили они долго и счастливо». Тогда резонансные частоты временных кривых гармонизируются, вследствие чего мы долго не состаримся, и будем жить долго и счастливо.
— Здорово! — оценила Варвара. — А как надо говорить: хором или каждый про себя?
— Я думаю, хором надёжнее.
— Ты сам придумал или это такая местная примета?
— Я не верю в приметы, — покачал головой Киш. — Только в научные методы. Когда ты спросила про «состаримся», этот научный метод как-то сам взял и придумался.
— Тогда должно сработать, — решила она. — Ты готов? Вот уже сейчас… три-четыре!
Они негромко выкрикнули заклинание и довольно рассмеялись.
Идти стало немного свободнее. Некоторое время они вертели головами, разглядывая статуи, расставленные по бокам на постаментах у перил. В Варваре проснулся просвещённый турист.
— Я читала, у Марины Цветаевой здесь была любимая скульптура, «Бородач», — сообщила она. — Наверное, вот этот, слева. Или тот, следующий? Видишь, в конце? — но тут её настигла тревожная мысль, и она беспокойно дёрнула Киша за руку. — Киш, мы всё неправильно делаем! Надо же рассказать, как они жили-были! А то что это за долгая счастливая жизнь, если с ними ничего не произошло? «Жили-были Варвара и Киш…» и что дальше?
— «У них было много друзей!» — легко продолжил Киш.
— «У них был замечательный дом, — подхватила Варвара, — с уютной кухней, дружелюбной гостиной и розовой спальней!»
— «Они были отчаянные домоседы, — решил он, — но это не помешало им объездить весь мир!»
— «Расставаясь, они скучали друг по другу, — предположила она, — и никогда не говорили: „Нам нужно отдохнуть друг от друга!“»
— «Они никогда не ссорились, потому что умели уступать друг другу!»
— «Когда им становилось грустно, они спешили обнять друг друга».
— «И когда им было радостно — тоже».
К концу моста жизнь Варвары и Киша обросла подробностями. Так выяснилось, что кое-кто из них не ест после шести вечера, а кто-то не прочь и ночью заглянуть в холодильник, что кто-то любит принимать ванну с большим количеством пены, а кое-кто предпочитает душ, что оба любимой одеждой считают джинсы и футболку или свитер, — и много других интересных деталей.
— «И жили они долго и счастливо!» — финальная строка эпоса прозвучала без специально озвученного сигнала, лишь после краткой встречи взглядов. Они снова довольно засмеялись, словно слаженно произнесённая фраза говорила о глубинном понимании друг друга, и тем самым подтверждала неслучайность их встречи. Позже этими фразами — «Жили-были Киш и Варвара» и «И жили они долго и счастливо» — они встречали и провожали все мосты, попадавшиеся при пеших прогулках, — и небольшой шаткий мосток через ручей в деревне, и старинные мосты Европы, и утилитарно-повседневный мост через Пехорку. Это стало частью их собственной маленькой мифологии, необходимой для укрепления любого союза.
Вскоре начался подъём на замковую гору. Мощенная булыжниками дорога сузилась и пошла вверх — вдоль каменной стены забора по одну сторону и мимо уютных старых домиков с крохотными садами по другую. Идущие напоминали шествие разномастного войска, ощетинившегося транспарантами.
