Но отчего, трын-трын, стало так грустно?..
Ах да, татуировка!..
Это была идея Варвары — сделать татуировки в память об их знакомстве и незабываемых приключениях в Праге. Он наколол на правой лодыжке изображение Вариной туфельки и своей кроссовки, а она — какую-то непонятную фигуру, со столь же непонятным узором из линий и чёрточек: сколько он ни разглядывал, не мог понять, что же она означает. На попке, в верхней части левой ягодицы.
— Это браслет, — объяснила Варвара, когда показала ему татуировку в первый раз.
— Что угодно, но не браслет, — засмеялся он. — Если бы меня спросили, на что это меньше всего похоже, я бы, наверное, так и сказал: на браслет!
— Вот! — возликовала она. — Ты сам сказал! Именно поэтому и браслет!
— Постой, — озадачился он, — но эта фигура и на слона совсем не похожа… и на вилку… и на наших соседей… В мире куча всего, на что она не похожа!
— Когда просто не похоже — это одно, — Варвара категорически замотала головой, — а меньше всего похоже — совсем другое. Совсем. Поверь мне. Совсем-совсем.
— Хорошо, — согласился он, — но скажи, пожалуйста, зачем тебе на попке браслет? Браслеты, насколько мне известно, носят на других частях тела.
— Как — зачем? — удивилась она. — Для украшения!
— Ты даже не можешь его увидеть! — снова засмеялся он. — И зачем украшать такую очаровательную попку? Разве её может украсить какая-то татуировка?
— Ещё как могу! — Варвара предпочла отвечать только на первое замечание. Она стала вертеться и выгибаться, стараясь заглянуть себе за спину, но в конце концов убежала к зеркалу и торжествующе сообщила оттуда: — Могу! Вот видишь: я вижу!
— Ну хорошо, — согласился он, — пусть это — браслет, и ты его можешь увидеть. Но какое отношение он имеет к Праге? Я не помню там ничего такого!
В ответ она загадочно улыбалась и качала головой.
Киш подумал, если слово «браслет» применять не к изображённому предмету, а к самому рисунку, получится не нарицательное, а собственное, как названия у картин, и тогда всё становится на свои места. Потом не раз, когда они лежали в постели, обнявшись, Варвара спрашивала: «Как там мой Браслет?» — «На месте», — отвечал он, ласково гладя её, и иногда ему казалось, что он осязает рисунок кончиками пальцев.
Сейчас эти воспоминания принесли с собой лирическую горечь. Он посмотрел на свой диван, превратившийся из ложа любви в лежак холостяка (смешно, но факт: после Вариного ухода диван стал потихоньку разваливаться), и позволил себе предаться грусти ещё на некоторое время (ровно в один коктейль). Включив Kaleva-скоп, он стал рассматривать в окне бесчисленные улицы, переулки и дворы, которые сменяли друг друга в произвольном порядке — респектабельные и так себе, крохотные и огромные, новые и те, откуда уже ушло время. Это созерцание домов и дворов, которые он, носимый потоком повседневности, никогда не увидит воочию, походило на бесцельное шатание по городу в попытке заглушить хандру усталостью.
В довершение ему вдруг вспомнился рассказ из ранней прозы Саши Ивойловой: в нём говорилось о мужчине, который каждый день видел в окне дома напротив женщину приблизительно своих лет. Они никогда не встречались на улице, но однажды он увидел, как её комната охвачена огнём. Не раздумывая, он бросился на помощь. «Только бы с ней ничего не случилось!», — думал он на бегу и, взлетев по лестничным пролётам, стал что есть силы колотить в её дверь. Она открыла и смотрела на него испуганно и удивлённо. «Пожар, — выдохнул он, — у вас пожар!» «Пожар? — удивилась она. — Нет никакого пожара. А вот у вас что-то странное происходит». Она повела его к окну, и он увидел, что пол и мебель в его комнате покрыты толстым слоем снега.
Да, так там и было сказано: покрыты толстым слоем снега. С весьма призрачными шансами на хэппи-энд.
История, скорей всего, была реальной — внезапно он понял это со всей отчётливостью. Разве что приём метафоры был доведён в ней до буквальности законов физики, и не стоило заморачиваться, пытаясь понять, как рассказанное могло бы происходить на самом деле. Киш чувствовал, как именно эта метафорическая (или гиперболическая?) составная истории расширяет его одиночество далеко за пределы отдельной человеческой личности, бросает в космос отрицательных температур, и гадал, насколько его теперешнее положение отличается от того, в котором оказался прототип героя рассказа. Он вздохнул, намереваясь выдать стандартное «Охо-хонюшки», но вышло что-то вроде «И-и-хм!» Никогда не пытался он узнать, где живёт Варвара после их расставания, иначе сейчас, наверное, не удержался бы от искушения заглянуть в её окно. Что бы он увидел там: огонь или снег? Снег или огонь?.. А может, на самом деле именно это ему и хотелось узнать в приватном разговоре с Варварой, а вовсе не то, зачем она устроила процесс?.. Означает ли это любовь или просто уязвлённое чувство?..
…А может, не огонь и не снег, а — пену?
6. Заполнение пустот
Третий раз это случилось в ванной: они купались в любви. Варвара вторглась, когда он стоял под душем, скинула халатик и тоже шагнула под водные струи. Потом они набрали полную ванну воды и тихо блаженствовали, полулёжа друг напротив друга. Их ноги свойски сплелись в объятьях, а головы наблюдали за пеной, покрывшей всю водную поверхность, и обсуждали, на что больше всего похожи эти пышные комья — на снег или сахарную вату, на облака, когда самолёт только поднялся над ними, или «Пену дней» Бориса Виана («А что, разве есть какая-то другая „Пена дней“, не виановская?» — «Конечно! Ведь есть же ещё фильм по книге»).
Раскрасневшееся лицо Варвары казалось от усталости задумчивым. Она вовсю щурила начинавшие слипаться глаза и подолгу засматривалась то на лицо Киша, то на пену, то на запотевшее зеркало. Они только прилетели из Праги, и в предыдущую ночь спали часа три, не больше.
— Может, уже в постель? — предложил он после её очередного длинного зевка.
— Тогда мы сразу уснём.
— И чем это плохо?
— Давай ещё чуть-чуть посидим, — попросила Варвара, — я хочу ещё немного подумать о пене…
— Ты думаешь о пене? — Киш не удивился и лишь ещё раз испытал радость узнавания: конечно же, так и должно быть — его женщина и должна задумываться о вещах, которые большинство людей игнорируют. — Мне казалось, мы просто дурачимся, а ты…
— Ну да, — подтвердила она, словно речь шла о чём-то очевидном. — Знаешь, что удивительно? Вот люди видят пену и почему-то сравнивают её со снегом или сахарной ватой, или облаками. А говоря про сахарную вату, сравнивают её с пеной или снегом. Можно сказать: «Ну и что тут такого? Это естественные мыслительные реакции: для распознавания предметов мозг ищет в них сходства и различия, незнакомые вещи пытается объяснить уже знакомыми, и вот поэтому». Но почему-то считается, если что-нибудь с чем-нибудь сравнил, то так получается красивей — почему, спрашивается? «Губы, как вишни», «в багрец и золото одетые леса» и всё такое? Тебя это не удивляет?
