– Ну, положим, поеду я в это Травкино, найду ее там – и что?
– И ничего. Получай ордер, мне кажется, тут все ясно.
– Сделаю, начальница. Это все?
– Пока и этого хватит. Задержим – допросим, дальше будет видно.
– Если задержу.
– Почему ты вечно сомневаешься во мне? – вдруг вспылила Лена. – Такое ощущение, что я стажер-первогодка, а ты такой прожженный опер, все обо всем знаешь, а я тебя гоняю по ерунде!
– Все? – насмешливо спросил Андрей после паузы. – Высказалась?
– Высказалась!
– Надеюсь, что тебе полегчало, – и он положил трубку.
Лена пару секунд посидела с открытым от изумления ртом, потом отложила мобильный в сторону и подперла кулаками щеки, глядя на страницу ежедневника, где слово «дача» было обведено в квадрат и усеяно вокруг вопросительными знаками.
В коридоре прокуратуры она столкнулась с заместителем прокурора Шмелевым. Тот приобнял ее за плечи тем отеческим жестом, каким делал это все годы, что она работала здесь:
– Рад тебя видеть, Леночка. Слышал, ордер на арест Долженковой запросила?
– Да. Надеюсь, что не ошиблась.
– Ты редко ошибаешься. Разве что вот с уходом своим…
– Ой, Николай Иванович, будете теперь припоминать! Я ж вернулась. А на ошибку все имеют право.
– На ошибку – да… – как-то неопределенно произнес Шмелев. – Ну, беги-беги, работай.
До самого обеда Лена просидела как на иголках, ожидая результата от своих догадок. Но Паровозников, словно нарочно, не звонил, испытывая ее терпение. Несколько раз она посматривала на телефон, но позвонить так и не решилась. Андрей объявился около двух часов дня, плюхнулся на стул и заявил:
– Можешь в СИЗО ехать, там твоя фигурантка. Права ты оказалась, в Травкино они с сыном были. Знаешь, что удивительно? Она нас ждала. Только и спросила – куда мальчика отвезут, просила, чтобы к ее матери, там сиделка.
Лена ничего не сказала, начала собирать со стола свои мелочи и бросать в сумку.
– Так и будешь молчать?
– Так и буду, – подтвердила она, выходя из кабинета.
Арину она узнала не сразу. За годы, прошедшие после школы, та сильно изменилась, да и факт задержания все-таки повлиял на женщину, и в ее глазах застыл испуг. Она Лену тоже не узнала.
– Здравствуйте, Арина Михайловна. Я старший следователь Крошина Елена Денисовна, веду дело о гибели вашего супруга.
Арина не отреагировала ни на имя, ни на информацию, равнодушно кивнула и снова уставилась в стену невидящими глазами.
Лена задала все полагавшиеся вопросы по анкете и, зафиксировав ответы, дававшиеся отрешенным тоном, спросила:
– Вы ничего не хотите мне рассказать?
– Хочу, – вдруг совершенно бодрым тоном отозвалась Арина. – Я хочу сделать… как это называется? – Она защелкала пальцами, вспоминая: – Чистосердечное признание, вот! Да, это я убила своего мужа Сергея Долженкова. Я столкнула его с веранды в ресторане «Титаник». Почему вы не записываете?
Лена протянула ей ручку и лист бумаги:
– Напишите, при каких обстоятельствах вы столкнули супруга. Если можно, с подробностями – кто как стоял, как именно вы его толкнули, как он упал. Не торопитесь.
Рука Арины, потянувшаяся за ручкой, слегка дрогнула, а в глазах на секунду мелькнуло сомнение, но она быстро овладела собой и решительным жестом придвинула лист бумаги. Пока она писала, закусив нижнюю губу, Лена, отойдя к стене с небольшим зарешеченным окошком почти у самого потолка, наблюдала за ней. Решительность, с которой Арина заявила о своей виновности, почему-то показалась Лене фальшивой, а дрогнувшая рука только подтвердила это подозрение.
– Арина Михайловна, вы уверены в том, что сейчас делаете все правильно? – вдруг спросила она, и Долженкова вздрогнула:
– Что?!
Лена вернулась к столу, села и пристально посмотрела женщине в глаза:
– Арина, я ведь знаю, что ты другая. Ты не могла сделать это, у тебя сын, подумай о нем. Тебе дадут лет восемь, он будет совсем взрослым, когда ты освободишься.
В глазах Арины на секунду снова мелькнуло сомнение, но она вдруг замотала головой, зажмурившись:
– Нет, нет! Это я. Он… он бил меня, я больше не могла терпеть. Это сделала я.
Но Лена забрала у нее ручку:
– Расскажи мне в двух словах, что произошло. Успеешь написать.
Арина прикусила губу, подумала несколько минут:
– Я его любила. Правда, любила на самом деле. Он очень хороший, но…
– Когда он впервые тебя ударил?
– Когда Гарику исполнился год. Как раз за день до дня его рождения. Ни за что ударил, просто потому, что хлебницу не закрыла. Вроде просто пощечина, но он же скалолазанием занимался, рука тяжелая, сильная – остался след. Я его на праздник еле тональным кремом замазала. Правда, на следующий день Сергей извинялся, плакал, обещал, что никогда больше руку на меня не поднимет. Серьги подарил с изумрудами. Да не в серьгах даже дело – он искренне каялся, я поверила. А через полгода все повторилось, только уже побои серьезнее были. Но и подарок соответствовал – кольцо с бриллиантом. Пять карат. Я хотела уйти… – Она снова закусила губу, и Лена увидела скатившуюся по правой щеке слезу. – Честное слово – я забрала бы Гарика и ушла, но Сергей сказал – только попробуй. Я очень испугалась, для меня Гарик – самое дорогое в жизни, я даже не думала, что смогу так кого-то любить.
– А свекровь? – спросила Лена, вспомнив что-то.
– Что – свекровь? – как-то испуганно повторила Арина.
– Она не поддержала твое желание уйти?
– Она… нет, конечно, – чуть запнувшись, ответила Долженкова. – Он ее единственный сын, разве она могла принять мою сторону? – И в этом вопросе Лена вдруг услышала сомнение, насторожившее ее.
– Арина, тогда почему одна из твоих подруг рассказала, как слышала разговор, в котором твоя свекровь советовала забрать мальчика и уехать в другой город?
– Что? – натянуто засмеялась Арина. – Какая глупость! Никогда такого разговора не было! Галина Васильевна никогда такого не говорила.
– Ну, пусть так. Почему она перестала общаться с Сергеем как раз после дня рождения вашего сына?
– Я этого не знаю. Сергей не говорил.
– А Галина Васильевна? Ведь с тобой она отношений не порвала, ты к ней приезжала почти так же часто, как к собственной матери.
– Она одинокий человек, у нее никого нет, кроме нас, я ведь не могла ее бросить.
– Ты предлагала ей деньги?
– Она не брала. Галина Васильевна привыкла жить скромно…
– Настолько скромно, что устроилась работать уборщицей?
