«Апелляция истицы, – заключил суд, – отклонена как необоснованная». Судьи не обнаружили ее деле никаких процессуальных ошибок и отметили, что согласно законам Германии обременение в части предоставления доказательств возлагалось на нее. Андерсон и ее юристы, используя «собранные доказательства, которые были представлены ими на обозрение четырех последовательных судебных инстанций», не смогли «убедительно доказать, что истица является младшей дочерью русского царя». Однако, хотя она не смогла доказать, что является Анастасией, ее противники тоже, в свою очередь, не смогли доказать, что она не является таковой, поскольку Верховный суд не забыл учесть и заявил в своем решении, что смерть Анастасии в 1918 году не относится к категории исторически установленных фактов {89}.
Все было кончено, но Андерсон, как обычно, не выказала ничего, кроме безразличия. К тому времени, когда суд вынес окончательное решение, она уже уехала из Германии, и поблекшие мечты юности оставляли ее, по мере того как сама она шаг за шагом уходила в сумеречные годы своего легендарного бытия.
17 «Как я скажу вам, кто я такая?»
На третью неделю октября 1963 года в миллионы почтовых ящиков Америки и на прилавки газетных киосков легли экземпляры нового номера журнала Life. Вирированная [8] в коричневый цвет фотография пяти детей Николая II и Александры смотрела с обложки журнала, на которой красовался интригующий заголовок «Дело новой Анастасии». Очерк в журнале рассказывал о притязаниях некоей женщины по имени Юджиния Смит, которая жила никому не известная поблизости от Чикаго, до тех пор пока мелкий издатель из Нью-Йорка не приобрел рукопись, выдаваемую ею за мемуары. В предложенной этой женщиной рукописи подробно рассказывалось, как сочувствующий ей солдат по имени Александр спас ее после казни в Екатеринбурге и тайно вывез ее из России в Румынию, и во всем этом сюжете четко прослеживалось влияние претензий Андерсон. Смит выдержала испытания на детекторе лжи, однако фотографические, почерковедческие и антропологические обследования – все они опровергли притязания последней; они были также опровергнуты и княгиней Ниной Георгиевной, которая встретилась со Смит и не колеблясь объявила ее самозванкой {1}.
В домике в деревне Унтерленгенхардт весть о притязаниях Смит ввергла Андерсон в состояние негодования и ярости. Она считала, что появление Смит было разработано и осуществлено при финансовой поддержке лорда Маунтбэттена, чтобы таким путем отвлечь внимание от рассмотроения ее собственной апелляции в Гамбурге. «Вся эта грязь направлена против меня, – написала она однажды, – грязь, что (sic!) эта тварь Баттенберг (лорд Маунтбэттен) публикует!» {2} Находясь в Соединенных Штатах, Глеб Боткин уверял Андерсон, что Смит «не имеет ни малейшего сходства с Вашим императорским высочеством» {3}. Вскоре эта история с новой «Анастасией» выдохлась, особенно после того как было установлено, что последняя родилась в Румынии в 1899 году, однако ее первое выступление стало свидетельством большого интереса, порожденного историей Андерсон. Вслед за триумфальным шествием кинофильма «Анастасия» появились новые книги, поддерживающие или оспаривающие позицию Андерсон; в новых журнальных статьях содержались отчеты о юридических баталиях, проведенных ею, а в телеверсии пьесы Моретта, воссозданной компанией NBC Джули Харрис играла главную роль будущей великой княжны. В 1965 году Констанс Тауэрс и Лилиен Гиш появились на сцене в «Ане» – новом бродвейском мюзикле по мотивам истории жизни Андерсон, а в 1967 году сэр Кеннет Мак-Миллан выступил с премьерным показом своего прославленного балета «Анастасия» в Лондоне. В том же году вышла в свет книга Роберта Мэсси «Николай и Александра». Эта книга более чем любое другое издание рассказала широкому кругу читателей о жизни последнего русского царя и его семьи и ознаменовала переход в отношении к их жизни не как к полной неясных догадок истории, но как к одному из явлений современной массовой культуры. «Кто он такой, этот Мэсси?» – допытывалась Андерсон у принца Фридриха Саксен-Альтенбургского. Хотя когда принц Фридрих сказал ей и дал экземпляр его книги, она взорвалась гневом. «Я не хочу эту книгу! – кричала она. – Мне не нужна эта книга! Я не хочу читать ее! Возьмите эту книгу, унесите ее!» {4}
Возможно, что такая резкая реакция Андерсон обязана интересом, который вызвала эта книга и который последняя, судя по всему, связывала, и, возможно, правильно, с неожиданным повторным наплывом автомобилей и автобусов с незваными туристами, которые снова заполнили улицы Унтерленгенхардт и вновь старались заглянуть за стены ее сада, пытаясь своими глазами увидеть эту женщину, которая может быть является великой княжной, образ которой запечатлела на экране Ингрид Бергман, эту одинокую и загадочную фигуру, занимающую центральное место в одной из величайших загадок века. Даже то обстоятельство, что в 1967 году суд вынес отрицательное решение по ее апелляции, не смогло в сколько-нибудь значительной степени ослабить эмоциональный настрой или интерес общества, проявляемый к ней. Ни один человек не мог дать удовлетворительное объяснение природе ее шрамов или объяснить очевидное наличие у нее знаний, которыми могут владеть только близкие люди; никто не мог удовлетворительно объяснить полученные в ряде случаев положительные результаты фотографического сопоставления и графологических исследований или же дать исчерпывающее объяснение убедительным на вид признаниям права на титул великой княжны, сделанным великим князем Андреем Владимировичем, княгиней Ксенией Георгиевной, братом и сестрой Боткиными или же Лили Ден. И данный процесс продолжался и продолжался – это медленное накапливание занимательных подробностей, которые капля за каплей наполняли содержанием современную легенду. В июле 1965 года Йен Лилбэрн уговорил обычно неуступчивую претендентку встретиться с князем Александром Никитовичем Романовым, внуком великой княгини Ксении Александровны. Александр никогда не встречался с Анастасией, но после того как он провел два часа с Андерсон, беседуя в ее саду, он признался Лилбэрну, что, по его мнению, последняя не может не быть великой княжной, поскольку она так сильно похожа на его бабушку и на его тетку княжну Ирину Юсупову {5}. Нечто похожее на данный случай произошло в 1967 году, когда репортер брал интервью у старой балерины Матильды Кшесинской в ее доме в Париже. Кшесинская, которая была любовницей Николая II до его женитьбы, а затем морганатической супругой, а позже вдовой великого князя Андрея Владимировича, видела Анастасию на расстоянии и только в ходе редких общественных церемоний, но ее муж представил ее Андерсон, когда та останавливалась во Франции в 1928 году, на пути в Америку. Даже спустя тридцать девять лет бывшая балерина говорила: «Я по-прежнему убеждена, что она – это Анастасия. Вы должны понять, когда она посмотрела на меня этими своими глазами, ну, как бы это сказать, она посмотрела на меня глазами императора, это был в точности тот же взгляд, который был у императора» {6}.
Замеченное сходство с родственниками старшего поколения, сохраняемая в течение семидесяти лет память о глазах бывшего любовника – все это было настолько неопределенным, настолько напоминающим то непостижимое нечто, которое убедило таких людей, как Татьяна и Глеб Боткины и княгиня Ксения Георгиевна. Но для Андерсон все это ничего не значило. Слишком все запоздало, для того чтобы внести какие-то изменения в жизнь, катившуюся к концу. Если она когда-либо и была заинтересована в достижении юридическим путем целей своего иска, то после решения не в ее пользу, которое было вынесено Ганзейским высшим земельным судом, ей стало все безразлично. В то время как юристы Андерсон готовились оспорить это решение в Верховном суде Западной Германии, Андерсон отказалась от дальнейшего участия в этом процессе. Когда суд вынес свое решение, ей – если считать годом ее рождения год рождения Анастасии – было шестьдесят шесть лет, и она стояла перед будущим, столь же неясным, как и все, что было в ее бурном прошлом. Полностью зависимая от щедрости покровителей и от помощи ряда пожилых дам, которые ухаживали за ней, Андерсон не имела ничего, что она могла бы назвать своим – даже имени и социального положения. Аристократическая роскошь апартаментов семьи фон Клейст, а также замка Зееон и поместья Ксении Георгиевны на Лонг-Айленде уходила в далекое прошлое, а ее владения теперь уменьшились до размеров небольшого домика на окраине Шварцвальда и заросшего сада при нем. Вопреки воле владелицы они оказались низведенными до уровня развлечения для приезжих экскурсантов, стали исторической диковиной, дразнящим ложными надеждами вопросительным знаком, по поводу которого в мире спорят и ломают копья завороженные самим фактом существования их хозяйки.
