«Я записывала все ее высказывания, – так писала Ратлеф-Кальман о претендентке, – в надежде, что составленные таким образом материалы пробудят у тех, кто имеет к ней непосредственное отношение, интерес к судьбе этой никому неизвестной женщины и заставят признать в ней свою родственницу» {25}. Сторонники Андерсон хватались за любой обнаруженный и казавшийся им достойным доверия факт, за любой намек на какие-то глубоко личные сведения и в то же время спешили замять любые ошибки, подобно тому, как Глеб Боткин пытался оправдать «синие» мундиры полка – он обвинил во всем Ратлеф-Кальман, упрекнув ее в неточности, допущенной при записи слов Андерсон. Но уж слишком часто встречались подобные ситуации и слишком много странных заявлений было сделано другим лицам, чтобы навязывать подобные двойные стандарты и возлагать вину на кого-то еще, кроме самой Андерсон.
Помимо подоконников из малахита в Царском Селе и слов о личном полке Анастасии имелись, конечно, и другие ошибки, которые были записаны Ратлеф-Кальман, но затем удалены из окончательного варианта ее рукописи. Андерсон заявляла, что, когда была ребенком, она «несколько раз» ездила в Англию; на самом деле Анастасия приезжала в Англию только один раз в 1909 году {26}. Андерсон говорила Ратлеф-Кальман: «В Царском Селе мы жили наверху, у двух моих старших сестер была общая спальня. Моя комната находилась рядом с комнатой Марии, но двери между нашими комнатами не было, была только портьера» {27}. Но Анастасия всегда делила спальню со своей сестрой Марией, и не только в Александровском дворце, но также и в любой иной императорской резиденции. Жильяр указал Ратлеф-Кальман на эту ошибку, и после этого она изъяла данное воспоминание из своей готовой к печати книги {28}. Однажды инспектор Грюнберг в присутствии претендентки сыграл на рояле русский национальный гимн. Грюнбергу было очень интересно знать, какой будет ее реакция на эту мелодию. Претендентка не продемонстрировала никаких признаков того, что эта музыка ей знакома. Озадаченный этим обстоятельством, Грюнберг в конце концов перестал играть и спросил претендентку, узнает ли она то, что он только что сыграл. «Нет, не узнаю, – ответила последняя, – я не слушала вашу игру» {29}. Нет ничего удивительного в том, что Ратлеф-Кальман, которая записала в том числе и рассказ об этом случае, решила не упоминать о нем в своей книге.
Однако некоторые проблемные вопросы все-таки просочились в книгу Ратлеф-Кальман, и это были вопросы, которые ставили под сомнение гипотезу, согласно которой Андерсон является великой княжной Анастасией. Зале спросил претендентку – кем ей приходилась «тетя Элла»? Это был несложный вопрос, этим именем в царской семье называли великую княгиню Елизавету Федоровну, сестру императрицы Александры Федоровны. И тем не менее претендентка отказалась дать на него ответ, но «не потому, что не знает, кто это, но в первую очередь потому, что это было секретом», и только после целой ночи размышлений она в конце концов согласилась ответить на этот вопрос {30}. Далее, Андерсон ошибочно утверждала, что императрица Александра Федоровна отдавала предпочтение своей дочери Марии Николаевне в качестве собеседницы, когда на самом деле все знали, что более всего она была привязана к своей второй дочери Татьяне Николаевне; что у Анны Вырубовой были «такие огненно-рыжие волосы», хотя на самом деле волосы у нее были практически черными. Кроме того, Андерсон утверждала, что хорошо помнит, каким был крымский дворец великого князя Петра Николаевича, но как бы невероятно это ни звучало, она не могла «вспомнить, как выглядел наш собственный дворец», и уверяла, что у Николая и Александры были отдельные спальни, хотя на самом деле они всегда пользовались одной {31}. Иногда даже Ратлеф-Кальман не верила тому, что было сказано Андерсон в попытке убедить ее в своей правоте, как это было в том случае, когда претендентка стала настаивать на том, что камеристка императрицы, мадмуазель Екатерина Шнейдер, «была с нами в Екатеринбурге вплоть до последнего дня, до той самой последней ночи», хотя на самом деле она была арестована раньше и никогда не появлялась в Ипатьевском доме {32}.
Андерсон продолжала свою цепь ложных утверждений не только в беседах с Ратлеф-Кальман. В 1928 году на пути в Соединенные Штаты она рассказывала Агнесс Гэллахер, что «в 1916 году» Троцкий приходил в Александровский дворец и «очень грубо обращался» с ее отцом. Перед тем как уйти из дворца, Троцкий, по ее словам, «набил себе карманы» семейными драгоценностями {33}. Во время ее пребывания в Нью-Йорке Глеб Боткин подготовил условия для заключение контракта на издание рукописи, так что у Андерсон появилась возможность написать «мемуары». После нескольких продолжительных интервью от этой идеи пришлось отказаться, потому что те подробности, которые она могла сообщить, как писал Питер Курт, были просто неинтересны широкому кругу читателей. Однако более вероятной причиной стало то, что и юристы, и Глеб Боткин поняли, что многое из того, что говорилось ею, было настолько вопиюще ложным, что появление на свет подобной книги могло только навредить разбирательству ее дела в суде {34}. Вместе с прочими ложными утверждениями Андерсон заявляла, что в 1914 году император вместе со всей семьей нанес визит в Румынию на борту своей яхты «Полярная звезда», хотя в действительности они отплыли туда на борту яхты «Штандарт»; далее она с завидным упорством настаивала: «Я никогда не встречалась с кайзером», она никогда бы не сказала такого, будь она действительно Анастасией. Не менее ошибочным были и ее утверждения, что великая княжна Ольга Александровна была «ужасно ранена» в железнодорожной катастрофе у станции Борки, случившейся в 1888 году, что царь Александр III «был отравлен» докторами и что великий князь Павел Александрович «умер в России еще до войны», когда на самом деле он был казнен большевиками, а его первая жена «была русской княжной Павловой», хотя на самом деле это была греческая княжна Александра, и наконец она утверждала, что в доме Ипатьева не было ванной комнаты {35}.
Однако все это так и осталось неизвестным широкой публике, которая знала только о том, что существует молодая женщина, слабая, напуганная, на грани нервного срыва, этой женщине приходится защищать себя и право на собственную личность. Она приковывала к себе внимание, очаровывая голубыми глазами и выразительным лицом, служившим для ее сторонников олицетворением недавнего трагического прошлого России. В ней было нечто хрупкое, почти ощутимое олицетворение боли – все это придавало правдоподобие ее вымыслам и приводило к тому, что даже самые ярые противники хотя бы временно попадали под ее очарование. Такой была женщина, которая в 1931 году вышла из дома отдыха «Четыре ветра», не привлекая к себе внимания, поднялась на борт трансатлантического лайнера и в сопровождении сиделки вернулась в Германию, чтобы вести уединенную и тихую жизнь, которую она всегда будет считать наиболее близкой к счастливой. Анастасия Чайковская, молодой и хрупкий призрак из прошлого, который обитал на страницах журналов и книг и который сумел очаровать весь мир, исчез. Его сменила Анна Андерсон, которая стремилась вести безвестную жизнь. В течение четверти века она будет оставаться в тени, к этому времени она из предполагаемой великой княжны превратится в домохозяйку средних лет, одетую без намека на элегантность и зло огрызающуюся в равной степени и на друзей, и на врагов.
