В те годы фрау Чайковская вела уединенный образ жизни, ограниченный пределами съемных квартир и стенами больничных палат, однако молва о ней вышла за пределы Берлина и распространилась далее по всей Германии и Европе. Разговоры о претендентке стали объектом значительного интереса и любопытства даже среди членов королевских семей Европы. Вскоре после того как Ратлеф-Кальман стала заниматься делом фрау Чайковской, она направила в Дармштадт женщину, которую звали Эми Смит, поручив ей обсудить дело претендентки с Эрнстом Людвигом, великим герцогом Гессенским. Смит привезла с собой портфель отчетов, письменных показаний под присягой и фотографий, служащих подтверждением того, что Чайковская приходится племянницей великому герцогу. Однако на великого герцога эти материалы не произвели никакого впечатления, ведь его сестра Ирэна уже встречалась с претенденткой, она отказалась признать ее, и у него не было причин усомниться в ее словах. Граф Куно фон Харденберг, бывший гофмаршал при дворе великого герцога, сказал Смит, что «у Анастасии или у любого другого члена императорской семьи» не было возможности уцелеть в ходе той казни в Екатеринбурге {40}. В глубине души великий герцог подозревал, что это дело проталкивают советские власти в надежде захватить в свои руки деньги императорской семьи, оставшиеся в Европе {41}.
Тем не менее другие более благосклонно относились к мысли, что в конце концов претендентка и впрямь может оказаться Анастасией. Шведская принцесса Марта, которая позже вышла замуж за будущего короля Норвегии Олафа, в двадцатые годы приезжала в Берлин и просила о встрече с фрау Чайковской. Когда ей сказали о той печальной славе, которую снискала претендентка в силу сложности общения с ней при подобных встречах, принцесса Марта согласилась на то, чтобы посмотреть на нее издали. Согласно рассказам, более поздним и переданным через вторые руки, принцесса воскликнула: «Это – Анастасия!» Хотя остается непонятным, как она могла прийти к такому решению, особенно если учесть, что она виделась с Анастасией, когда последняя была еще ребенком {42}. И само собой разумеется, значение имело мнение персоны королевской крови, бывшей кронпринцессы Цецилии, которая была замужем за старшим сыном кайзера Вильгельма II, и сама она приходилась дочерью русской великой княгине. Она тоже навестила фрау Чайковскую в Берлине, и хотя ее знакомство с Анастасией было кратковременным, Цецилия пришла к выводу, что претендентка имеет некоторое сходство с членами императорской семьи, в особенности с Николаем II и с его матерью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Ее попытки завести разговор не увенчались успехом. «Она хранила полное молчание, – вспоминала Цецилия, – то ли из-за своего упрямства, то ли в силу смущения – этого я не могла решить». В конце концов принцесса Цецилия уехала от претендентки, так и не составив определенного мнения {43}. Тем не менее этот вопрос заинтересовал ее до такой степени, что она касалась его в разговоре со своей золовкой Викторией-Луизой, единственной дочерью кайзера Вильгельма II. Когда же Виктория-Луиза, в свою очередь, стала обсуждать дело претендентки со своей свекровью Тирой, герцогиней Камберлендской, развитие событий приняло драматический оборот, поскольку Тира была сестрой матери Николая II {44}.
События последних лет были печальными для Марии Федоровны. Вдовствующая императрица, которая с давних пор не поддерживала близких отношений со своей невесткой императрицей Александрой, потеряла всех своих трех сыновей: Георгий умер от туберкулеза в 1899 году, а Николай II и его брат великий князь Михаил Александрович пали жертвами большевистского режима, и в то же время предполагаемая массовая казнь в Екатеринбурге унесла жизни ее пятерых внуков. Сама Мария Федоровна вместе со своей дочерью Ксенией Александровной покинула Россию в 1919 году (ее вторая дочь, Ольга Александровна, бежала из страны отдельно от них) и поселилась в конечном счете в своей родной Дании. Здесь она вместе с Ольгой, Николаем Куликовским, вторым мужем Ольги, с которым та состояла в морганатическом браке, и их двумя детьми проживала недалеко от Копенгагена на вилле, носившей название «Видере». В то время датский трон принадлежал двоюродному брату Николая II, королю Христиану Х, и хотя его тетка Мария Федоровна пребывала в твердой уверенности, что не был убит никто из членов императорской семьи, сам он скептически выслушал рассказы о претендентке, который ему пересказали Тира и брат вдовствующей императрицы принц Вальдемар Датский. Очевидно, получив одобрение короля, Вальдемар обратился с просьбой к Херлуфу Зале начать частное расследование по делу претендентки {45}. Вальдемар также попросил Зале принять осторожно участие и оплачивать расходы молодой женщины до тех пор, пока вопрос об установлении ее личности не будет окончательно решен {46}.
Если родственники императрицы Александры, а именно гессенская ветвь королевского семейства, на первых порах принимали участие в этом деле и по крайней мере прилагали усилия, чтобы определить свое отношение к молодой даме, утверждающей, что она дочь русского императора, то ни один из Романовых пока не выказал к ней интереса. Все изменилось после того, как Зале отправил в Копенгаген ответ, в котором говорилось, что претендентка может оказаться Анастасией. Судя по всему, принц Вальдемар переговорил с великой княгиней Ольгой Александровной, и последняя дала согласие на то, чтобы бывший придворный Алексей Волков отправился в Берлин, встретился с этой молодой женщиной и доложил о своих впечатлениях {47}. Если она окажется самозванкой, вопрос будет считаться исчерпанным; но если у него возникнет сомнение, расследование получит продолжение {48}.
В 1917 году Волков, бывший камердинер императрицы Александры, сопровождал семью Романовых на их пути в ссылку в Сибирь. Вместе с этими узниками он прожил девять месяцев в Тобольске, а по прибытии в Екатеринбург его арестовали и посадили в городскую тюрьму. После казни царской семьи его и нескольких других придворных перевезли в Пермь, и там одним сентябрьским утром их вывели из камер и повели куда-то в поле. Не имея никаких иллюзий относительно того, что должно последовать дальше, Волков бросился бежать в ближайший лес и тем самым спасся от пуль, которыми были убиты те, кто был вместе с ним. Добравшись до Европы, он в конце концов оказался в Копенгагене, где вдовствующая императрица предоставила этому пожилому человеку место среди своей прислуги.
То, что на самом деле произошло при встрече Волкова с претенденткой, стало, как и почти все в деле фрау Чайковской, спорным моментом. Волков пришел в клинику Святой Марии в Берлине в начале июля 1925 года, но в первый день ему удалось увидеть претендентку только с некоторого расстояния, когда она сидела в саду. Однако, рассмотрев ее более внимательно на следующий день, он, по словам Ратлеф-Кальман, не нашел сходства с Анастасией. «У великой княжны было гораздо более округлое лицо, – заявил Волков, – более здоровый цвет лица. То лицо, которое я вижу сейчас, не напоминает мне лицо великой княжны». Что же касается Чайковской, она хранила какое-то непонятное молчание; после ухода Волкова стала настаивать на том, что узнала его, но назвать его имя не может, говоря: «Мой мозг просто отказывается работать» {49}.
Волков не владел немецким, во время всех своих посещений он вел разговор только на русском языке, и хотя претендентка понимала его и отвечала на его вопросы, она говорила только по-немецки, используя Ратлеф-Кальман в качестве переводчика. Волков спрашивал у нее, может ли она назвать имена двух служителей, ухаживавших за цесаревичем Алексеем, может ли она опознать Татищева как одного из адъютантов, где великие княжны прятали свои драгоценности в последние дни своего заключения, а также может ли она узнать на фотографиях вдовствующую императрицу и великого герцога Людвига Гессенского {50}. Претендентка давала правильные ответы на вопросы пожилого мужчины, но вскоре расспросы утомили ее, и, повернувшись к Ратлеф-Кальман, она заявила, что больше не намерена тратить силы на то, чтобы доказывать свою подлинность {51}.
