Романовы не знали, что эти письма были написаны в Екатеринбургском ЧК с целью вовлечь заключенных в такие условия, которые затем послужили бы правовым обоснованием для их казни. Предвидя дальнейшее развитие событий в данном направлении, Уралсовет уволил мягкого и покладистого Авдеева и заменил его новым руководителем по имени Яков Юровский. В течение нескольких следующих дней старая охрана, настроение которой стало дружественным по отношению к заключенным, была отстранена от несения службы в доме Ипатьева, и ее на этом посту сменило более надежное подразделение стражников {41}. Юровский вынудил Романовых передать власти все драгоценности, которые он мог увидеть – часы, ожерелья, браслеты и кольца, то есть все то, что заключенные носили на себе. При этом он разрешил Анастасии и каждой из ее сестер носить по одному золотому браслету из тех, что были подарены им родителями и которые они не должны были снимать. Он также внес изменение во время ежедневной переклички, положил конец мелким кражам имущества заключенных, которые совершались охраной, и приказал установить массивную решетку в единственное открытое окно {42}.
В воскресенье 14 июля Юровский позволил двум священникам провести церковную службу для узников дома Ипатьева. Романовы и верные им слуги собрались в гостиной, где был воздвигнут временный алтарь. Позднее один из священников, Иоанн Сторожев, вспомнил, что Анастасия была одета в черную юбку и белую блузку и что в течение всей службы она стояла рядом с отцом, а Юровский наблюдал за всем этим из угла комнаты.
«В тот раз мне показалось, что Николай Александрович и каждая из его дочерей были, я бы не сказал, что в подавленном состоянии духа, но, тем не менее, у меня возникло впечатление, что они были бесконечно уставшими… Согласно канонам литургии, в ходе этого богослужения в определенном месте принято читать молитву «Со святыми упокой». По какой-то причине во время того служения отец Диакон вместо того чтобы прочесть эту молитву, стал петь ее и я вместе с ним, испытывая при этом некоторое смущение в силу такого отклонения от ритуала. Но едва мы начали петь, как я услышал, что члены семьи Романовых, они стояли сзади меня, опустились на колени. После службы каждый из них поцеловал Святой Крест… Когда я выходил, я прошел очень близко от бывших великих княжон и услышал едва различимые слова: “Благодарю вас”» {43}.
Ранним утром следующего дня из ближнего монастыря пришли две монахини, они принесли продукты питания для заключенных; Юровский передал им записку от одной из великих княжон, в которой она просила принести им кое-какие нитки {44}. В половине одиннадцатого пришли четыре сотрудницы Екатеринбургского профессионального союза домашних работниц, чтобы провести уборку в комнатах заключенных. В это время семья Романовых играла в карты в столовой. Одна из женщин, Мария Стародумова, вспоминала, что все они «были в веселом расположении духа. Великие княжны смеялись. Не было даже намека на печаль» {45}. Поприветствовав женщин «дружескими улыбками, – как сказала об этом Евдокия Семеновна, – великие княжны встали и пошли вместе с нашей четверкой, в свою спальню, чтобы передвигать для нас свои кровати. Насколько я помню, они не были ни капли не напуганы и не капли не встревожены. В глазах их сияло веселье и хорошее настроение, коротко стриженные волосы были взъерошены и находились в полном беспорядке, а щеки у них были розовыми, как яблоки. Они были одеты не как великие княжны, а в короткие черные платья, под которыми виднелись белые блузки с намеком на декольте. Комендант Юровский подглядывал и вынюхивал что-то. В течение какого-то времени он стоял у открытой двери, слушая наши разговоры, и заглядывал в комнату, чтобы сердито посмотреть на нас, когда мы обменивались шутками и любезностями с молодыми великими княжнами. После этого мы стали вести себя осторожнее и говорили только тихими голосами. Один раз, когда Юровский отвлекся и перестал смотреть в комнату, самая младшая из великих княжон, Анастасия, повернулась к дверному проему и состроила по его поводу такую гримасу, что мы все захохотали, а она после этого высунула язык, приложила большой палец к своему носу и сделала «нос» ему в спину» {46}.
Утро вторника 16 июля 1918 года выдалось в Екатеринбурге хмурым и дождливым; к полудню серые облака исчезли, и им на смену пришло палящее солнце {47}. В семь часов утра пришли монахини, они оставили продукты питания для заключенных, и день пошел по привычному распорядку. {48} В период между тремя и четырьмя часами заключенные вышли на прогулку в сад, Александра осталась дома вместе с Татьяной. Затем, в восемь часов вечера, когда заключенные обедали, к ним пришел Юровский и сказал Леониду Седневу, который служил в мальчиках у повара, что ему предстоит отправиться к своему дяде Ивану. Последнего выслали из дома Ипатьева шестью неделями раньше, и он втайне от заключенных был казнен. В десять часов тридцать минут вечера семья Романовых легла спать {49}. Белая армия была меньше чем в двадцати милях от города (менее 32 км), и всем было ясно, что большевики сдадут город белым в течение ближайших дней {50}. Сквозь единственное раскрытое окно в спальне, которой пользовались Николай, Александра и Алексей, обитатели дома могли слышать гром отдаленной артиллерийской канонады, и он приближался к ним. Когда в одном за другим погас свет в окнах и темная июльская ночь опустилась на дом Ипатьева, этот гром, должно быть, будил в узниках мысли о свободе.
Немногим позже двух часов пополудни следующего дня на пост дежурного в доме Ипатьева заступил охранник Анатолий Якимов. Он вспоминал позднее: «Дверь, что вела из прихожей в комнаты, которые занимала семья императора, была как и ранее закрыта, но в тех комнатах никого не было. Это было очевидно. Ни одного звука не доносилось оттуда. Раньше, когда там проживало императорское семейство, из их комнат всегда доносились какие-то звуки, свидетельствующие, что комнаты обитаемы – были слышны голоса, шаги. Но в этот раз там не было признаков жизни. Только их маленькая собачка, она стояла в прихожей у двери, ведущей в комнаты, где жила семья императора, и ждала, чтобы ее впустили внутрь. Я хорошо помню, что я подумал тогда: “Напрасно ты ждешь, собачка”» {51}.
Якимов сказал «напрасно», потому что ему уже сообщили, что всего двенадцатью часами раньше семья императора была казнена в подвале дома Ипатьева. Тем же вечером Уралсовет отдал приказ о казни нескольких Романовых, которые в качестве заключенных содержались в уральском городе Алапаевске. Сестра императрицы Александры, великая княгиня Елизавета Федоровна, которую звали Элла и которая в 1905 году после покушения на ее мужа, великого князя Сергея Александровича, основала орден сестер милосердия, а также пять других членов семейства Романовых были отвезены в лес и сброшены живыми в колодец выработанной шахты. Но как это иронично ни звучит, те же большевики, которые находили, что смерть Романовых целесообразна в силу политических соображений, они же несли ответственность за появление мифа об их спасении.
Всего через три дня после распространения слухов о массовом убийстве в Екатеринбурге, с той же издевательской иронией, которой достойна их последующая канонизация Русской православной церковью, Романовы восстали из мертвых, воскрешенные заявлениями советских официальных лиц, рассчитанных на то, чтобы ввести в заблуждение общественное мнение. Большевики признались в совершении казни только Николая II, утверждая, что императрица и Алексей были высланы из Екатеринбурга, а о великих княжнах не упоминалось вовсе. Советское правительство стояло на этой позиции вплоть до 1920-х годов, целью такой политики было не только спутать планы Белой армии, но и защитить репутацию советской власти. Ленин слишком хорошо представлял себе, какой будет реакция мирового общественного мнения на кровавое убийство императрицы и ее ни в чем неповинных детей.
