Пятнадцать имен. Можно не сомневаться, что были и другие лица, но каждый из этих пятнадцати человек по тем или иным поводам общался с великой княжной Анастасией и каждый из них встречался с Франциской и отверг ее претензии на титул и имя. С другой стороны, мы видим великого князя Андрея Владимировича; княгиню Ксению Георгиевну; принца Сигизмунда Прусского; госпожу Лили Ден; госпожу Зинаиду Толстую; Татьяну Боткину; Глеба Боткина, а также двух раненых офицеров, находившихся на лечении в госпитале в Царском Селе – Феликса Дасселя и Ивана Арапова. После того как были получены результаты ДНК-исследований, вопрос стал заключаться не в том, могли ли эти девять человек знать Анастасию лучше, чем те, кто не поддержал претендентку, а скорее в том, как они пришли к убеждению, что Франциска – это Анастасия?
Невозможно отрицать, что здесь сыграл свою роль определенный эмоциональный настрой, взять хотя бы, например, то, как изменялось мнение Зинаиды Толстой, которая при первой встрече сочла, что претендентка являлась великой княжной Татьяной. В России, в обычных условиях, до революции госпожа Толстая, которая неоднократно посещала Александровский дворец, конечно же, могла бы отличить Татьяну от Анастасии. Однако подобно многим другим эмигрантам ей пришлось пройти через разные испытания, она оказалась в чужой стране, где, спустя немало лет, ее попросили вынести приговор в сложном и печальном деле в то время, когда до Европы доходилии лишь противоречивые, полные разочарований и надежд слухи о событиях в Екатеринбурге. Лишившиеся всего эмигранты тосковали по прежней жизни, и мысль о чудесном спасении кого-то из членов императорской семьи была особенно привлекательной для них. Люди с болезненными душевными ранами приходили к Франциске и пытались вынести решение, полагаясь на личные воспоминания и руководствуясь скорее желанием увидеть в ней живое свидетельство прошлой жизни. Разве не этим объясняется мнение великого князя Андрея, который подтвердил притязания Франциски, но в форме, ставящей под сомнение его вердикт: «Я не могу всецело доверять личным впечатлениям. Я не общался с детьми Николая настолько близко, чтобы опознать Анастасию»? {44} Или же мнение княгини Ксении Георгиевны, которая рассматривала претендентку сквозь призму своих воспоминаний и не учла, что Франциска провела восемь лет в обучении манерам, языкам и в накоплении сведений, необходимых, чтобы подтвердить, что она действительно являлась Анастасией.
Дассель и Арапов могли быть вполне убеждены, что Франциска действительно была Анастасией, хотя, конечно же, они не могли знать последнюю лучше, чем Ольга Александровна, Жильяр или баронесса Буксгевден. Создается впечатление, что они в качестве доказательств пользовались историческими анекдотами, особенно Дассель, который опубликовал свои воспоминания о жизни в госпитале за пять месяцев до того, как он встретился с претенденткой. Накопленные сведения сыграли точно такую же роль в тех признаниях, которые были сделаны Лили Ден и принцем Сигизмундом, даже притом что две третьих ответов на знаменитые восемнадцать вопросов последнего можно было найти в паре общедоступных книг, и Франциске потребовалось пять дней, чтобы дать ответы, и даже притом что она не на все из них ответила правильно.
По поводу Татьяны и Глеба Боткиных можно сказать следующее – каждый из них открыто признавал, что они никогда не были близко знакомы с великими княжнами, и что их личное общение с ними ограничивалось несколькими встречами в течение пяти лет {45}. Учитывая кратковременность их знакомства с Анастасией, оба в своих суждениях исходили из интуиции, основанной на рожденной их воображением внешней похожести и на том факте, что Франциска якобы обладала «особыми знаниями». Но и в этом случае и он, и она отмечали, что они заставляли себя искать физическое сходство, так как претендентка просто-напросто была непохожа на Анастасию, особенно в том, что касалось очертаний рта и носа {46}. Татьяна и Глеб потеряли своего отца в Екатеринбурге при расстреле царской семьи, и данное обстоятельство могло определить тот угол зрения, под которым они смотрели на любого спасшегося от казни. Однако ничего не указывало на то, что каждый из них был искренне убежден, что Франциска являлась Анастасией.
Нет простой и всеохватывающей формулы, чтобы охарактеризовать действия Франциски. Судя по всему, успехом она в основном обязана своим врожденным способностям и таланту, а также желанию обеспечить себе гарантированное будущее, стремлению окружить свое «я» ореолом тайны, благодаря которому она сможет бесконечно долго существовать в атмосфере постоянной неопределенности. Со своим искусным умом и хрупким очарованием она предстает перед нами не как талантливая актриса или заурядная авантюристка, но скорее как целеустремленная женщина исключительного дарования, которым она пользовалась, чтобы обмануть всех и каждого и которое в конце концов привело ее на страницы истории.
22 На страницы истории
Один из вечеров марта 1927 года застал Дорис Вингендер сидящей в кафе на берлинской площади Haus-vogteiplatz, она пила кофе и перелистывала номер популярной иллюстрированной газеты Die Woche месячной давности, когда ее внимание привлек небольшой снимок. Фотография была довольно сомнительного качества, но то лицо, которое смотрело со снимка на Дорис, лицо женщины, которая заявляла, что она является великой княжной Анастасией, несомненно, принадлежало Франциске {1}. Прийдя в сильное возбуждение, Дорис бросилась в квартиру на улице Neue Hochstrasse и разбудила свою сестру Луизу. «Она показала мне статью из газеты и спросила, узнаю ли я лицо, изображенное на фотографии, – вспоминала потом Луиза. – Как только я увидела это лицо, мне тут же стало ясно, что это Франциска» {2}. Анна Вингендер в то время жила в Глейвице, и на следующее утро Дорис помчалась к своей матери, не забыв взять с собой газету. Анна тоже сразу же узнала в претендентке Франциску, также ее узнала старшая дочь Анны Кэйт Выпрыжик {3}.
Всегда готовая ухватиться за любую возможность подзаработать, Анна Вингендер убедила Дорис отправиться в берлинское издательство Scherl Press, которое издавало Die Woche и узнать у редакторов, сколько они готовы заплатить за исключительное право публикации рассказа, который раскроет истинное лицо их бывшей квартирантки, которая стала теперь знаменитой {4}. Как позднее вспоминал редактор Фриц Люкке, Дорис пришла в их контору 13 или 14 марта, сказав, что она узнала претендентку, изображенную в номере Die Woche, и знает, кем она является на самом деле, Дорис прямо спросила, сколько готова заплатить газета за ее историю. «Я почувствовал приближение катастрофы, – вспоминал Люкке. – Если бы она пошла чуть дальше по той же улице и зашла со своим рассказом к одному из наших конкурентов, это была бы катастрофа. Мы должны были удержать ее, и поэтому я предложил ей 1500 марок при условии, что она представит доказательства, подтверждающие достоверность ее рассказа и согласится на встречу с претенденткой». Вингендер приняла эти условия, контракт был подписан 15 марта, и Дорис начала рассказывать Люкке все, что ей было известно о Франциске, в том числе и о том, как в один прекрасный день она просто исчезла без каких-либо объяснений, и о том, как она летом 1922 года столь же неожиданно вернулась и сказала, что жила у какого-то русского семейства, «которое, судя по всему, ошибочно приняло ее за кого-то другого» {5}.
