Якоб Рейтенфельс, писавший в начале 1670-х, стал свидетелем такой казни двух женщин, закопанных друг подле друга: «Днем священники читали молитвы и утешения, зажегши вокруг этих живых покойниц восковые свечи, на ночь ожидала другая стража». Позднейшие авторы говорят о том, что стража не позволяла прохожим давать еду и питье зарытым в землю женщинам, но разрешала бросать монеты, которые шли на покупку свечей или на последующие похороны. Иногда этих женщин миловали, выкапывали и позволяли им уйти в монастырь: так произошло и с героинями рассказа Рейтенфельса. Но обычно они все-таки гибли – особенно быстро зимой, как нам напоминает Коллинс, или, как часто бывало, в течение более длительного времени. Сергеевский упоминает случаи, когда жертвы продержались в земле 12 и даже 23 дня
[754].
Чрезвычайный характер этого наказания можно объяснить двумя причинами. Во-первых, женщин таким образом предавали на смерть стихиям, в данном случае – земле
[755]. Во-вторых, оно соответствовало тяжести преступления. Здесь приходят на помощь европейские аналогии. В раннее Новое время английское законодательство приравнивало мужеубийство к измене: «Если же жена убьет мужа, это по закону считается гораздо более тяжким преступлением, ведь она не только преступает установления человеческого общежития и супружеской любви, но и восстает против законной власти мужа над собой. И поэтому закон определяет ее преступление как разновидность измены и приговаривает ее к тому же наказанию, что и за убийство короля». Такую женщину англичанин Джон Уинг в 1632 году назвал «домашним повстанцем, изменником в семье»
[756].
В Англии таких «домашних изменников» сжигали, привязав к столбу (тогда как изменников-мужчин четвертовали); в Московском государстве – зарывали в землю. Откуда именно в Россию было принесено это наказание, остается неясным. В восточнославянских законодательных памятниках, начиная с Русской Правды, нет таких прецедентов, нет их и в византийских светских законах, оказавших сильное влияние на право Московского царства в XVIII веке. Но вообще погребение заживо для наказания женщин в той или иной форме применялось со времен классической древности. В эпоху Античности так поступали с весталками, нарушившими обет целомудрия; более релевантным как источник влияния на Русское государство может быть упоминание соответствующей казни во Франции XVI века и в «Каролине» 1532 года. Там, впрочем, процедура была несколько отлична: женщин погружали в землю в открытом гробу, но обычно облегчали их страдания, убивая их, прежде чем полностью засыпать могилу
[757]. У Шекспира попадаются намеки на процедуру, аналогичную московской. Но остается загадкой, каким образом возникла конкретная форма погребения заживо, принятая в Московском царстве
[758].
Помимо случая 1637 года такое наказание встречается еще несколько раз в XVII веке. Например, в 1676 году женщину, закопанную за убийство мужа, вырыли из земли и отправили в ссылку в подчиненный Кирилло-Белозерскому Воскресенский женский монастырь. Знаменитый идеолог старообрядчества Аввакум сообщает, что его жену вместе с детьми закопали заживо (1670-е); в 1677 году женщину зарыли за убийство мужа, но спустя несколько дней по заступничеству игуменьи и сестер близлежащего монастыря ее освободили и разрешили постричься в нем. В 1682 году двух женщин осудили за серию преступлений: обеих за убийство мужа, а одну – еще и за убийство при побеге из тюрьмы. Их закопали на три дня, а затем помиловали и позволили постричься в Тихвинском монастыре
[759].
Несмотря на отмену в 1689 году, погребение женщин заживо в качестве наказания продолжалось: это еще одно свидетельство, что знание законов в стране и в XVIII веке не было повсеместным. Иоганн-Георг Корб передает слова Петра I о том, что за преступление, которое «так велико», подобное крайнее наказание является «заслуженным возмездием». В одном арзамасском деле 1720 года женщину вместе с любовником нашли виновной в преднамеренном убийстве мужа. Ее приговорили к погребению заживо в Арзамасе «в пристойном месте» «при торгу»; ее сообщнику также была определена смерть, но способ ее не указан. В деле нет ни малейших указаний, чтобы судье было известно об указе 1689 года, отменяющем такой способ казни; возможно, он следовал Соборному уложению, нормы которого, в соответствии с указом 1714 года, имели в уголовном праве преимущество перед позднейшими указами. Такое же закапывание было применено в 1730 году в Брянске; там крестьянке удалось продержаться в земле с 21 августа по 22 сентября. Еще в 1752 году в одном приговоре указывали, что, хотя по Уложению 1649 года мужеубийцу нужно закопать в землю, но по силе указов Елизаветы Петровны 1744 и 1745 годов, требующих пересмотра смертных приговоров, «смертной казни чинить ей не подлежит». В этом случае преступница была наказана вечной ссылкой в Сибирь
[760].
