— Все действительно оказывается как-то очень просто, — снова улыбнулся мужчина такой улыбкой, словно она говорила не «как же так получилось?!», а «ну слава богу, что все так очевидно».
— Ни хрена не просто, — возразил Домов. — Я до сих пор не понял, как до этого дошел.
— Ты просто очень умный, я всегда это знал.
Антон въедался глазами в того, с кем говорил, и дивился. Молодой собеседник делал это так непринужденно. Тембр и тон его голоса были такими теплыми, словно он обращался к Тоше, как к горячо любимому брату или лучшему другу. Не проскальзывало ни единой недовольной нотки, и даже лицо светилось истинным благодушием…
И неужели с ним происходило как раз то, о чем говорил Александр Александрович? Пока Тоша не мог этого утверждать, но было абсолютно точно ясно, что тот, кто стоял перед ним, был ему весьма симпатичен. Или, может, уже даже больше, чем просто симпатичен…
— Что значит «всегда»?
— Милый мой мальчик…
После этих слов мужчина отчего-то замолчал. Он слегка наклонился, словно что-то обдумывая. Антон не торопил, в это время он смотрел на него. Эти «всегда, снова»… Разве они встречались?! Нет, он бы обязательно запомнил. Подобную внешность вообще трудно позабыть! Но все-таки, даже и без этих слов и намеков, ему почему-то тоже казалось, будто он уже где-то видел его…
— Твое лицо…
Вдруг холодный пот пробил тело Домова, и словно тысяча игл вонзилась в наэлектризованную кожу.
— Твою же мать! — не удержался он, припомнив.
Ясные голубые глаза устремились на Тошу.
— Почему я вижу твое лицо в своих снах?! — спросил тот, пытаясь унять отчего-то возникшую дрожь.
— Видишь во снах? — удивился мужчина. — Ты все-таки такой удивительный…
ПИСЬМА, НЕСУЩИЕ ЗАБЫТЬЕ…
Они глядели друг на друга. Тоша с любопытством и слегка приглушенной злобой, его собеседник с благодушием и сердечностью. Как и говорил Александров, совершенно непохожие. Мрак и свет. И между этими полюсами летали тысячи заряженных частиц, готовых взорваться в любую минуту, словно двое мужчин были грозовыми фронтами, встретившимися сегодня в вышине над городом.
— Майкл, — нарушил тишину Антон.
— Прежде ты звал меня иначе.
— Мне плевать, — бросил Домов. — Если тебе неприятно, назови — как, и я буду обращаться так, как тебе нравится.
— Неважно. Ибо прошлое все равно ничего не изменит.
— Скорее всего, — согласился Тоша. — Но мне бы хотелось о нем услышать. Вдруг я где-то серьезно промахнулся.
— Язвил ты всегда, — вздохнул мужчина.
— Вырвалось, — улыбнулся его гость, оправдываясь.
— Ты хочешь знать, что нас связывало? Но это так больно, и сводит все мои многолетние усилия на нет…
— И все же.
— Я нашел тебя совсем крохой. Ты был таким жадным! Уничтожил полгорода, когда появился на свет. С детства ты был очень здоровым, крепким малышом, не в пример обычным детям семи судей, а в твоих глазах… Боже! Какие у тебя глаза! Словно глядишь в колодец, полный студеной воды. В них можно увидеть все, а можно ничего…
Майкл на минуту замолчал, будто воспоминания были слишком дороги ему и он не желал с ними делиться. Но потом он все-таки продолжил.
— Я любил тебя! Любил твое бесстрашие, твою решимость. Не было ни единого человека, который мог бы сломить твою волю, не единого испытания, которое испугало бы тебя. Я думал, ты всегда будешь рядом. Моей правой рукой, моим сыном, что милее и дороже родного…
— И что же произошло?
— Ты изменился. Прежде ты был послушен и праведен. Но потом… эти кошмары, эти мысли. Зачем ты делал это со мною? Со мною, кто так любил тебя?! — лицо Майкла отразило истинную боль. — Зачем ты насылал тьму на меня? Отчего заставил сделать это?!
— Сделать что?
— Ты больше не мог быть рядом. Это было опасно. Я чувствовал, что иначе случится что-то ужасное…
— Так что ты сделал? — настойчиво повторил Антон.
— Ты был зло. Зло требовалось уничтожить. Но я слишком сильно любил тебя. Я не мог допустить и мысли о том, чтобы совершить нечто подобное. И ты был силен. Ты был полезен. Поэтому я сделал так, чтобы ты позабыл меня. Чтобы стерлись все воспоминания об этих чудесных и кошмарных годах. Я отправил тебя подальше, чтобы ты никогда не смог вернуться. Но я знал, что ты удивителен. Что ты способен пересилить практически любое воздействие. Если не сразу, то с годами. Так же, как ты уже сделал однажды… Поэтому я высылал тебе письма, в которых содержалась частичка моей силы.
— Письма?! То есть они были от тебя?
— Да, они поддерживали в тебе то забвение, что должно было оставаться до конца, но… видимо, такой крошечной дозы было недостаточно. И ты все равно сломал мой барьер, и память начала возвращаться!
— Да нет, дело не столько во мне… Ты забыл? Я бросил все и сбежал. Прятался по углам страны, и ты не мог найти меня. А раз не мог, не было и писем.
— Да. Точно.
— Тогда-то кошмары и усилились. Они были и прежде, но теперь!.. — Антон улыбнулся. — Однако я так ничего конкретного и не вспомнил. Лишь твое лицо. Я видел его практически каждую ночь.
— Возможно, через какое-то время… даже нет, скорее всего через какое-то время. Никому мой запрет не разрушить, кроме тебя. И раз начало было положено, я уверен, это ты бы вспомнил.
— И что именно я бы вспомнил?
— Как мы жили с тобой. Как я учил тебя, как объяснял законы Божьи. Как ты слушал меня и как мучил…
— Мучил? — Тоша приподнял бровь. Какое пафосное заявление!
— Вся та иллюзорная правда и действительная ложь… внутренняя борьба, которой нет конца… страх себя самого, что находит в любом закоулке и тянет, тянет вниз, ломая и круша… и нет этому конца. Будто кто-то перематывает заново, заставляя опять проживать то же самое. Что могло быть кошмарнее?
— Я… — Антон нахмурился. — Я заставлял смотреть в глаза своим же демонам? Это было твоим мучением?
— Зачем, зачем ты творил такое?! — причитал Майкл.
— Но я не контролирую это. Просто не умею!
— Я так любил тебя… — будто не слушая продолжал тот. — А ты…
— Я?! — воскликнул Домов, заставив собеседника остановиться и прислушаться. — Все эти годы… Сон приходил, а с ним и кошмары. И твое лицо, — почти прошептал Антон. — Каждый раз… Словно звал меня. Словно обещал спасти…
Майкл слушал откровения Домова, и на его красивые голубые глаза навернулись слезы.
— И я верил… Я так стремился к тебе. Но не достигал. И ты глядел, смотрел, как я терзаюсь… Глядел так надменно!
— Ты стремился ко мне?
— Всегда.
