Серое нутро ОГА, затемненное ночной дремотой, с длинными, как кишка, коридорами, с блестящими металлическими ручками, бесконечными кнопками, и при этом советских времен потолком и полом, покрытым старым, протоптанным и оттого мутным мрамором, создавало картину угнетающую и давящую. Будто ты пришел к стоматологу, и, в предчувствии долгого сверления, бродишь по поликлинике в поисках своего мучителя. И ты знаешь, что не хочется тебе с ним встречаться, но и понимаешь, что нужно с ним встретиться.
Вот и Антон шел к Григорьеву без воодушевления. Ему все опостылело, и единственным желанием было поскорее покончить со всем, оказаться дома и позабыть происходящее, но мысль, что иначе Таня так и останется в этом проклятом месте, а его усилия окажутся напрасными, заставляла его продолжать.
Наконец заветная цель показалась на горизонте. Домов без секундного размышления отворил вожделенную дверь — чем скорее, тем лучше!
В кабинете горел тусклый свет от настольной лампы с персикового цвета старинным абажуром, окрашивая дорогую мебель из темного дерева в приятный теплый тон. На противоположной от двери стенке во всю ее длину протянулся огромный архив, забитый папками, бумагами, книгами. Рядом с ним висели две белые доски, исписанные формулами. Из прикрытого жалюзи открытого окна задувал свежий ветерок.
В углу у окна лицом к улице стояла высокая стройная фигура.
— Василий Иванович Григорьев, полагаю, — спросил Тоша, не желая терять времени.
— Неправильно полагаете, — послышался приятный баритон, и силуэт развернулся.
Домов ощутил, как внутри все его мышцы напряглись, как он, не успев даже сообразить что к чему, приготовился к схватке. И только секундой позже понял отчего — на него смотрели эти глаза. Да, те самые, что он так хотел увидеть вновь.
«Мое тело быстрее, чем мой разум!» — улыбнулся Антон про себя.
— Что ты здесь делаешь, и где Григорьев, — спросил он.
— Неужели вы считаете, что мы настолько наивны, чтобы позволить вам вот так просто и беспрепятственно подобраться к институту? Да еще и встретиться с Василием Ивановичем? — ответил его собеседник с ухмылкой.
Он был одет в строгий черный костюм — это несмотря на невыносимую жару! — и светлую рубашку, что, как обычно, сидели на нем идеально. Его светлые волосы опять лежали волосок к волоску — будто принадлежали манекену, а не живому человеку, но при этом выглядели чрезвычайно естественно. Этот образ чистюли выводил Тошу из себя.
— Зачем же позволили? — спросил он.
— Затем, чтобы с помощью вас быстро выйти на Соколова.
— Ага, самому сложновато, видимо…
— Я бы сказал — больше мороки. С вашей помощью все будет гораздо быстрее.
— Я помогать не собираюсь.
— Ваше мнение по этому вопросу вряд ли будет учтено.
— Слушай, Дмитрий, Джон, Джеймс, дядя Джо, как там тебя, я…
— Вы вполне можете называть меня Дмитрием, — перебил тот. — Это имя уже давно стало мне родным.
— Да хоть Дмитрием Дмитриевичем Дмитриевым! — оскалился Антон. — Где Таня и Григорьев?
— Василий Иванович сейчас за пределами института, можете и не рассчитывать сегодня на встречу с ним, а о какой Тане идет речь, я не совсем понимаю…
— О той, что ты охмурил, а потом притащил сюда.
— Ах, тихоня из «Документ-Сервис»! Вы ревнуете? — улыбнулся Дмитрий. — В ваших словах слышится характерная злость… В любом случае, я ее сюда не притаскивал.
— Тогда кто притащил?
— Никто. Ее здесь никогда не было.
— Ты лжешь!
— В этом для меня никакого резона. Татьяна не переступала порог этого института. Ни сама, ни насильно. Да и вообще зачем бы я стал притаскивать ее сюда?
— Как же? Разве для опытов…
— Опыты? — Дмитрий улыбнулся своей, той самой, раздражающе-идеальной улыбкой. — Вы поверили в их сказочки! Никогда, ни для каких опытов сюда людей подобным образом не поставляли. Это — вам не кажется? — попахивает плохими триллерами.
— Снова ложь. Я лично видел их, там, в специальном отсеке.
— Я не лгу. Вы не слушаете. Я сказал «подобным образом» не для красивого словца. Вы видели тех, кто сам захотел участвовать в этом. Никто никогда никого сюда, как вы выразились, не притаскивал.
— По их лицам этого не скажешь.
— Не всегда то, на что мы идем, оказывается тем, что мы ожидаем, вы так не думаете? — Дмитрий присел на краешек стола. Весь его самоуверенный, идеальный образ без единой соринки или лишней складки раздражал Тошу непомерно. Только за это франтовство, не говоря уже просто за все остальное, Домов хотел разорвать его на куски. Причем именно разорвать, не просто убить, нет — растерзать, чтобы слышать, как куски его плоти трещат, чтобы чувствовать, как его кровь стекает по рукам. — Все, кто здесь находится, сами пошли на это. Из-за денег, тщеславия, глупости — не важно — но сами, Антон Владимирович.
— Пусть. Где она? Я знаю — ты приходил туда. Ты забрал ее. Куда ты ее отвез?
— Нет, Антон Владимирович, не забирал и не отвозил, — Дмитрий погладил ладонью гладкую поверхность дерева, и уголки его губ дрогнули. — Я убил ее. Просто убил. Так же, как многих других.
Домов молчал. Его черные глаза напряженно смотрели на человека, столь ненавистного ему и столь похожего на него самого.
— Она мешала агентству. И я устранил ее. Вот и все. Она мертва, Антон Владимирович, — это гораздо проще, чем та глупость, что вы себе навыдумывали, верно? А теперь мне придется разобраться и с вами. Что за надобность была — лезть сюда? Наслушались близнецов, поверили в их нелепости. Да еще и мальчишку какого-то с собой прихватили…
— Знаешь уже…
Дмитрий встал и мерными шагами отошел за стол. Затем наклонился, словно желая что-то достать из ящика.
— Не только знаю, но и… — сказал он, и Антон увидел бездыханное тело Евгения. — … уже решил эту проблему.
— Где Кири? — поинтересовался Домов. Участь несчастного напарника не сильно-то взволновала его.
— У себя, где и должна быть, — Дмитрий разжал ладонь, и голова Жени шлепнулась на пол, будто для него то, что он держал, никогда и не было живым, а лишь чем-то несущественным, как мешок старья. — Ей нельзя выходить — она боится темноты. Не нужно было заставлять ее нервничать.
— Да уж, тем более что для этого есть кандидатура получше, — Тоша сжал под майкой на спине рукоятку еще одного ножа. — И можешь уже начинать!
Он метнул в Евгения свое смертоносное оружие, которое редко промахивалось, но тот все же увернулся. И в одну секунду их тела сцепились в стремительном танце, исходом которого была жизнь одного и смерть другого.
Вряд ли когда-то этот кабинет видел подобное. Быстрые движения, блики лезвий и пронзительные глаза, прожигающие соперника насквозь, а еще желание — жуткое желание крови…
