В воздухе царили пары алкоголя. Отколотая от бокала ножка откатилась к подоконнику.
Антошино лицо было бесстрастно. Но холодный взгляд глядел будто из бездны, полной горечи и отчаяния. Развалившись на диване, окруженный пока не разбитыми бутылками из достаточно большого домашнего запаса, он смотрел в одну точку, будто замерев навсегда, и не дышал.
Лишь еще один глоток вина…
«Она не может быть моей…»
Лишь еще одна потеря…
«Она не может быть моей…»
Лишь еще одна минута одиночества…
«Она не может быть моей…»
Лишь действительность его жизни…
«Она не может быть моей!»
Уже никогда…
Антон открыл глаза. Теперь, когда ее не стало, день опять ничем не отличался от вчерашнего. И от того, что был два или три дня назад. Все та же комната, та же тюрьма. Одиночка, без права выхода. Все тот же мрак, все та же тишина. Пустота и демоны, гложущие изнутри. Вот его настоящая правда. Вот, что предназначено ему. Неужели он когда-то считал по-другому?
И снова они рвали его обессиленное тело, и снова светлый лик, являвшийся ему издавна, смотрел укоризненно и печально. И опять он стремился к нему, пробираясь сквозь темноту, и вновь не достигал, оставаясь в пустом космосе своего разума, что был страшнее, чем любая пытка. Одинокий и истощенный, он раз за разом познавал все оттенки боли, все краски безумия. Вновь просыпаясь, оживал лишь затем, чтобы опять впасть в дрему для того, чтобы погибнуть.
И все же в его разрушающей пустоте было что-то спасительное…
ЛУЧШЕЕ ЛЕКАРСТВО ДЛЯ МЕНЯ
Антон шел по ночной пустынной улице, слушая, как кто-то его же шагами крадется за ним. Эта игра — представление, что он не один, что за ним следят, — отчего-то издавна нравилась ему. Мысль, что в любой момент он может оказаться на волоске от гибели, будоражила и воодушевляла. У других, нормальных людей, это называлось «пощекотать нервы», но так как подобное Домову было абсолютно не свойственно, то, разыгрывая воображение, он просто слегка тонизировал себя, приводил в форму.
Хотя этим вечером ему было уже трудновато привести себя в форму. Ведь он опять безбожно надрался в «Жемчужине», и теперь, будучи весьма навеселе, еле тащился в одинокую, раскаленную от жары квартиру.
Ему требовалась разрядка. Недавние события как-то совершенно выбили его из колеи. Вот он специально и направился к Толику, зная, что там ошиваются все прощелыги и бандюганы его города. Но на сей раз, к великой иронии (когда не надо — он всегда встревал в ненужные разборки), он спокойно досидел до момента, когда бар и дешевая выпивка ему опротивели.
И вот, накачавшись алкоголем, провоняв насквозь едким запахом табака, но так и не получив нужного облегчения, он возвращался в свой мир тишины и покоя, слушая, как его ноги говорят с асфальтом. Однако на одном из поворотов вымышленные преследователи вдруг превратились в настоящих.
Затупленный спиртом рассудок не сразу их заметил, хотя даже в таком состоянии он почувствовал взгляд, направленный на него из темноты проемов. Через пару шагов к нему навстречу вышли шестеро.
Недобрые лица. Недобрые намерения.
Блеснул в лунном свете металл. Опасность протрезвила тело Антона быстрее, чем он сам успел понять, что происходит. Его мышцы напряглись, и внутри забурлило нетерпение.
— Это он?! — послышалось сбоку.
— Да, точно!
— Уверен?
— Да, я говорю тебе!
— Отлично! Эй, ты! — на сей раз обращались именно к Домову. — Давай сюда бабло, да поживее!
Антон ничего не ответил. Во-первых, он все прослушал, пытаясь сконцентрировать взгляд на появившихся объектах, а во-вторых, если его тело уже разобралось во всем и было готово, то мозг по-прежнему отказывался работать. Он непонятливо глядел на незнакомцев, отчего-то — вот это он никак и не мог уразуметь — отчего? — рождающих у него внутри желание драться. Такие обычные милые ребята, гуляют по городу… чего ж ему кажется, что происходит что-то не то?!
— Эй ты, слышь, пьянчуга! — рявкнул на Тошу озлобленный голос. — Я сказал, деньги давай!
— А может, у него с собой нету? — спросил кто-то из темноты.
— Да нет же, я ведь говорил. У него всегда есть!
Последний голос показался Домову знакомым, и он постарался приглядеться к его обладателю. Так и есть, с этим пареньком он встречался в «Документ-Сервис». Его тупорылая морда никогда ему не нравилась. Все еще пребывая в состоянии «очень веселенький», Тоша отреагировал на то, что увидел, скривив недовольную рожу и вызывающе цокнув языком.
Подобная реакция, видимо, оскорбила нападавших, и они начали всерьез злиться. Тот, что кричал с самого начала, показательно покачнул битой, зажатой в правой руке, демонстрируя свое определенно выигрышное в данном случае положение.
— Говоришь, есть у него деньги? — спросил он Тошиного знакомого.
— Он уже давно у нас работает! Приходит иногда, а зарплату имеет — ого-го! — поклялся тот. Его вид явно говорил о том, что несчастный и сам боялся своих товарищей. — Непонятно за что! — добавил он завистливо. — И, честно, Владик, я сам видел, что у него в кошельке всегда не пусто!
— Ну смотри, Никитос! — предупредил Владик, отчего наводчик аж вздрогнул. — Ты, — обратился он вновь к Домову. — Быстро сделал, как я сказал!
— Чё? — это было единственное, на что Антон был сейчас способен.
Тоша не издевался, Тоша и правда плохо соображал. Голова кружилась, и ему очень хотелось куда-нибудь прилечь. Да и ситуация, в которой он очутился, представлялась в его сознании какой-то неправильной, не такой, какой являлась на самом деле. Он глядел на людей перед собой, и они веселили его… или мешали. Он еще не понял. То ли веселили, ну смешные же, правда? То ли мешали — загородили дорогу, мелют что-то несуразное, честное слово…
— Говнюк! — взорвался Владик и, не сдержавшись, со всей дури вмазал Домову в челюсть, а потом долбанул в бок.
От этого импульса Антон совершил несколько длинных неустойчивых шагов и оказался повергнутым на специальной площадке для мусорных бочков, где, разумеется, царили отнюдь не идеальный порядок и чистота. Боль, прорезавшаяся в его теле так неожиданно, заставила затуманенный рассудок просветлеть. Даже резкость в глазах приобрела более-менее нормальный фокус.
Теперь он понял, отчего его тело хотело их разорвать, этих быдловатых реальных ребят, действительно полагающих, что подкараулить в подворотне вшестером — это круто. Немного удивляло, как на подобное решился Никита, они же, в конце концов, вместе работают! Но его обычно завистливые глазки, понимание где-то в глубине, что ничего-то он в жизни не добился, написанное на лбу, и очевидный страх перед знакомыми это объясняли.
