Изжелта-серая дорога, по которой они сейчас шли, смотрелась на удивление новой, будто вчера проложенной. Во второй половине двадцать первого века асфальт и бетон уступили место смеси каменной крошки и пластмассы, затвердевающей в вещество наподобие мрамора, только более прочное и износоустойчивое. Потому-то дорога и тротуары по обе стороны не давали ни намека на износ. То же самое и дома, магазины, офисы – в гораздо большей сохранности, чем в центре города. Все здесь казалось аккуратным, тщательно продуманным, но на удивление безликим.
Примерно через милю деловая часть сменялась небольшими жилыми домиками – типовыми, из красного кирпича, каждый с небольшим палисадником. В свое время монотонность здесь оживляли лишь затейливые узоры, обрамляющие окна и двери. Теперь вокруг домиков буйно разрослась зелень; кое-где она взобралась и на крышу – в одном месте (надо же!) дерево проросло сквозь лом и пробило стволом шиферную плитку, сучья теперь затеняли крышу. Найла распирало от любопытства забраться и осмотреть один из таких домиков – интересно, как там жилось их прежним обитателям? – но было некогда: через пару часов начнет смеркаться.
Прошли еще одну милю, и пейзаж вдруг резко изменился. Первым делом, когда отдалились на полмили от кирпичных домиков, в глаза стали бросаться яркие цветовые оттенки. Судя по карте, это и было начало индустриальной зоны, но здания выглядели так, будто предназначались для карнавала или парка аттракционов: и треугольные, и кольцом, все из яркого кирпича, и ни одно не выше двух этажей; крыши в основном изумрудно-зеленые, с яркими крапинками плитка. Как и вокруг кирпичных домиков, здесь буйствовала зелень, но не обычная, как там, а роскошная, тропическая.
Среди растений преобладали толстые ползучие побеги с широкими глянцевитыми листьями в зеленую и желтую крапинку, среди цветов – алые, раструбами, чаши. Тут и там среди этой массы проглядывали пальмы, такие как в Дельте. Зрелище впечатляло странной экстравагантностью – все равно что занавес, размалеванный шутом.
Когда подошли ближе, стало ясно, что запах здесь соответствует прекрасному виду: благоухание жимолости, сирени, роз, можжевельника и гиацинтов сливалось с приятным запахом, напоминающим свежескошенное сено. Последний раз таким многообразием веяло в Дельте. Найл вспомнил, и стало как-то неуютно. Но когда Сидония двинулась среди кустов, с видимым упоением погружая лицо в чаши цветов, Найл тоже не удержался и нашел аромат изумительным.
– Ты здесь раньше когда-нибудь бывала? – спросил он у Сидонии.
– Да.
Ему показалось, что она скользнула робким взглядом по Дравигу.
– И здесь всегда вот так?
– Да, наверное, – сказала она неуверенно.
– Тогда почему сюда так редко ходят? Вон какая красота.
– Потому что… – она глубоко вдохнула из алой чаши, – потому что когда слишком много удовольствия, то нехорошо.
Под удивленным взглядом Найла женщина вспыхнула. И можно понять почему: служительница ведь, дисциплина и самоконтроль – предмет гордости. А от таких запахов возникает трепетное, томное желание расслабиться, уступить… Да, такой настрой был бы явно не по нраву паукам.
Изучал растения и Симеон, но только отстраненным взором ботаника.
– Почему они, интересно, растут вот так, среди зимы? – спросил Найл. – Их что, солнце заставляет думать, что это весна?
Симеон недоуменно развел руками.
– Уж и не знаю. В первый раз с таким сталкиваюсь.
– Даже в Дельте?
– С Дельтой не путай. Там почти у каждого из растений красота служит коварной приманкой.
– А ты уверен, что у этих – нет?
– О, конечно же нет, – сказала Сидония; голос кроткий, мечтательный, сама лелеюще поглаживает алую чашу, как какого-нибудь ручного зверька. – Какая же это приманка?
Найл перевернул медальон на шее – внимание сфокусировалось как под увеличительным стеклом – и тут же убедился, что она права. Было что-то трогательно невинное и кроткое в многообразии этих запахов. Интуиция подсказывала, что опасаться нечего.
– Ты когда-нибудь видел, чтобы растения цвели среди зимы?
– Чтобы так – нет. – Симеон изучал один из толстых глянцевитых листьев. – Ты видишь, листья вечнозеленые. – Он пощупал лепесток оранжевого цветка, похожего на любопытной окраски розу. Найл сделал то же самое: упругий, мясистый. – Такой, похоже, устоит и против ветра.
Найл повернулся к Дравигу.
– Ты знаешь что-нибудь об этих цветах?
– Мои сородичи равнодушны к подобным вещам.
Чувствовалось, что паучище слегка подтрунивает; Найл уже не раз замечал за Дравигом эдакое чопорное чувство юмора.
– Но ведь не случайно же эти цветы понасадили здесь среди зданий? – спросил Симеон.
Найл почему-то подумал о том же самом. Вблизи здания смотрелись так, будто построены для детской площадки; яркие цвета и затейливые узоры вызывали то же любопытное, светлое чувство.
– Может, здесь была детская индустриальной зоны.
– Индустриальной зоны? Это она и есть?
– Если верить карте.
Симеон медленно кивнул.
– Тогда понятно. В былые времена так и строили. У работников, когда вокруг все блеклое и унылое, развивалась депрессия. А стоило все вокруг разнообразить – и работалось усерднее. У меня дед читал об этом в книгах по истории.
– Да, но чтобы цветы цвели зимой…
– Действительно. – Симеон сладко вдохнул из крупного золотистого цветка, напоминающего диковинных размеров львиный зев. – Не спорю, все это странно.
– Может, эти растения принесли из Дельты? – предположила Сидония.
– Тогда еще и Дельты не было, – пояснил Найл.
– Дельты?
Было видно, что об истории Сидония не имеет представления.
В кустах шуршал легкий ветерок, перемешивающий запахи так, что сладость казалась поистине нестерпимой; перед глазами начинало плыть, хотелось лечь прямо на мокрую траву и закрыть глаза. Сделав над собой усилие, Найл перевернул медальон. Сонливости как не бывало, вместо нее – обостренная четкость, кажущаяся в сравнении какой-то даже жесткой. Исчезла и бездумная радость, сменившись деловой сосредоточенностью, желанием действовать.
– Скоро начнет темнеть. Пора двигаться.
Симеон с неохотой отвернулся от цветов. А Сидония развернула плечи, тряхнула увесистым бюстом и двинулась следом решительной, целеустремленной походкой.
Соображения Симеона насчет индустриальной зоны были, очевидно, верны. Все здания здесь имели ту же нарочитую веселость, местами вплоть до вульгарности. Можно представить, как все здесь выглядело в свое время: ровные газоны, разноцветные здания, окруженные яркими цветами, – просто картинка из сказки. Симеон указал на одно особо любопытное строение, сплошь из зеленого камня, – ни дать ни взять диковинный кактус, растущий из щедрой почвы.
