Фактически все изменилось – не вокруг, а в нем самом. За время, проведенное в пещере (не больше двух часов), Найл словно перестал быть собой. Себя он видел глазами хамелеонов. Он как будто плыл по воздуху над своим собственным телом, сам для себя сделавшись незнакомцем.
Помнится, в подземелье он входил с тяжелым сердцем, подозревая почему-то неладное. Теперь же он ощущал себя ничуть не хуже какого-нибудь барсука или кролика, а толща земли над головой воспринималась как нечто само собой разумеющееся, под стать небу.
Надо сказать, ощущение в этом туннеле было совсем иное. Создан он был не людьми, но кем-то явно разумным: в грунт для укрепления были тщательно вделаны камни. Пока шли, у Найла вновь и вновь возникала мысль, что со стен на него взирают лица – отрешенные, нечеловеческие, – сознающие его присутствие.
На протяжении мили туннель постепенно снижался, после чего выровнялся, раздавшись при этом в ширину и глубину. Здесь Найл столкнулся с одним загадочным явлением. В потолке виднелась трещина, через которую сочилась вода, совсем как из прохудившейся крыши. Обратив внимание на сверкающую чистоту струй, Найл вдруг понял, что это не вода, а жизненная сила, образующая слой вроде той синеватой изморози, что оседала на буром лишайнике пещеры. Здесь она скапливалась во впадине на полу, образуя большую лужу.
Шагнувший туда человек-хамелеон остановился так, что струйка жидкости попадала ему на голову, и ненадолго замер. Когда вслед за ним под необычной трещиной проходил Найл, он понял, почему провожатый поступил именно так. Стекающая с темени по лицу голубоватая жидкость давала невыразимо приятное ощущение бодрящей жизненности. Удивительно даже, что провожатый задержался так ненадолго.
Спустя минуту стало понятно и это. Игристая сила заполняла тело светлым блаженством, точно какая-нибудь изысканная еда или питье. Но так же быстро выяснилось: находиться здесь чересчур долго нежелательно. Насыщение энергией сменялось легким головокружением: что-то вроде тошноты, вызванной перееданием. Дальше он зашагал в состоянии какого-то залихватского, беспечного счастья, будто хватил лишку.
Кстати, вот что еще. Ощущение, будто стены живые и полны отрешенных лиц, лишь усилилось.
Участок дороги шел ровно, без уклона, но земля под ногами сделалась такой каменистой и щербатой, что Найл невзначай даже запнулся и упал на четвереньки; подняться помог провожатый, шедший сзади. Непонятно даже, откуда у пола появилась такая строптивость: он как будто специально подкарауливал нерадивых путешественников, норовя повредить чью-нибудь лодыжку. Что до стен с потолком, то на них появились острые зазубренные выступы. Сам туннель сделался намного шире, а потолок уже вдвое превышал рост Найла.
Хамелеонам, судя по всему, путь давался гораздо легче: неровности они огибали с непринужденной грацией кошек.
Справа и слева по ходу теперь встречались ответвления, и число их росло; постепенно место обретало сходство с сотами. Многие из этих боковых туннелей уходили под острым углом. Стало вдруг ясно, что вокруг пошли совсем иные места, а контакт с хамелеонами свидетельствовал, что здешние обитатели не имеют с ними ничего общего.
Из ответвлений тянуло сквозняком, и воздух стал заметно холоднее. В самом сквозняке чуялся странноватый острый запах – непонятный, но чем-то напоминающий тот, что стоял в лавке у Голо-точильщика. Запах тот возникал, когда Голо в снопах искр затачивал на точиле ножи, охлаждая при этом лезвия струйкой беловатой жидкости, стекавшей по желобку.
Еще четверть мили, и запах сделался таким сильным, что от него першило в горле и слезились глаза. Чтобы не закашляться, Найл полез под рубаху и повернул там медальон. На облегчение, тот унял позыв, не вызвав при этом болевых ощущений. Правда, не обошлось и без последствий: Найл уже оборвал контакт с хамелеонами, что не замедлило сказаться на освещении – в подземелье тут же сделалось темнее.
Туннель внезапно кончился, и провожатый впереди остановился. Притормозил было и Найл и тут же отпрянул так резко, что натолкнулся на шедшего сзади. Он стоял в нескольких метрах от края пропасти. И хотя из-за сумрака видеть далеко не мог, дующий снизу ветер указывал, что в трех шагах – доподлинная бездна в несколько миль глубиной. Ветер был теплым, причем именно он являлся источником запаха, поедом евшего глаза. Незнакомый с извержениями вулкана, Найл не ведал, что это запах расплавленной лавы.
Наверх, покуда хватает глаз, сплошной стеной уходил утес; даже голова закружилась. По обе стороны каймой стелился карниз метра в три шириной и дальше тонул в непроглядной тьме. Хорошо, что Найл хоть успел повернуть медальон. Он вообще недолюбливал высоту, а тут и подавно впору коленям затрястись. Отступив, он притиснулся плечами к скале: хоть как-то безопаснее.
Так куда же теперь? Чувствовалось, что его спутники чего-то ждут. Однако при прерванном контакте невозможно было представить, чего именно.
И вот на карнизе проглянул силуэт (хорошо, что сзади скала, а то бы ноги ненароком подогнулись). К ним двигалось недюжинных размеров существо – пожалуй что на весь карниз. На первый взгляд показалось, что у нелюдя нет головы. По мере приближения выяснилось: голова все же имеется – утиснутая меж плечами-валунами так, что нет даже намека на плечи. Очертания более-менее человеческие, хотя, судя по образине, сходство сугубо условное. Голый торс, будто наспех рубленный топором, сплошь покрывала густая шерсть. Неразличимы были глубоко запавшие глаза, а кустистая борода топорщилась клочьями.
Хамелеоны приветственно подняли руки. Судя по всему, такое путешествие было им не в новинку. Нелюдь в ответ лишь прорычал что-то, обнажив пеньки редких зубов.
Машина сна в Белой башне позаботилась снабдить Найла уймой сведений о людском прошлом. Да вот беда: ее создатель Горвальд Стииг ко всему паранормальному, а тем более сверхъестественному, относился с редкостным скепсисом, а потому в памяти, сколько ни ищи, решительно ничего не удавалось наскрести насчет этого волосатого верзилы. Может, тролль какой-нибудь?
Хамелеоны потеснились, давая исполину пройти, и двинулись по карнизу следом. Его ноги-столбы вполне уместно было бы сравнить с вековыми дубами. Толстенная бурая кожа на ступнях была вся в трещинах. Голова у тролля так глубоко умещалась меж плеч, что сзади не просматривалась вовсе.
Снизу теплыми порывами налетал ветер, иногда размахиваясь так, что Найла прибивало вплотную к утесу. А его спутникам хоть бы хны.
Прошли примерно с милю. Карниз временами шел под уклон, временами на подъем, то сужаясь, то расширяясь, хотя и не особо. Возникало подозрение, что тропа высечена в скале чьими-то руками. Эта мысль подтвердилась, когда вслед за резким поворотом вправо путники оказались перед большим лестничным пролетом. Неровные ступени были разной величины, от шести дюймов до почти метра. Тролль продолжал переть, не снижая темпа; Найлу же вместе со спутниками одолевать их было не в пример труднее, то и дело приходилось помогать себе руками.
Свет окружал скудный, не ярче звездной ночи. Взгляд Найла был прикован к ступеням впереди, так что когда на одном участке, где они были помельче, он все же поднял голову, сердце на мгновенье замерло. Восхождение уже заканчивалось, открывая взору огромный мост, пролегший от утеса через бездну, из которой с ревом рвался жаркий ветер.
