• один китматгар за девять рупий в месяц: этот работник ходит на рынок, присматривает за поваром и прислуживает за столом, но не носит домой то, что покупает на рынке;
• один муссаулди, в чьи обязанности входит мыть посуду, носить фонарь и к тому же прислуживать китматгару;
• один бхисти – водонос: его имя означает «небесный», и он носит воду в бурдюке через плечо. При таком климате, как в Индии, можно понять, откуда произошло его имя. Разумеется, всякие Джоны Були
[45] более низких рангов насмешливо называют этого работника Beasty (англ. зверек, насекомое)».
Последнее предложение звучит очень мило. Далее миссис Шервуд называет и описывает еще пятерых слуг сравнительно скромного жилища капитана. Здесь все еще присутствует почтительное любопытство, равно как и уважение. Однако теперь британцам было позволено вести себя как своего рода мини-моголам, и вскоре они сдались перед соблазном роскоши и власти. Настал их черед показать себя. Горстка людей правила теперь территорией таких грандиозных размеров, многовековой истории и глубоких традиций, что это не могло не вызвать иллюзии собственного превосходства.
Мы не будем на страницах этой книги обсуждать коммерческую отвагу и военную доблесть британцев в противовес их же несомненной беспощадности и причиненным ими бедствиям. Следуя путями английского языка, отметим, что с наступлением XIX века британцы делались все высокомернее: ассимиляция, принятие индийских обычаев (правда, за исключением индийских слов и выражений) и почитание местной культуры становились все менее популярными. Возможно, если учесть психологическую тяжесть новой ситуации, это было существенно для обеспечения внутренней и внешней безопасности крайне малого числа иностранцев на земле, насыщенной воинами и охваченной деятельностью всяческих разведок. А может быть, как всегда, власть развращала.
Превосходству находилось оправдание с помощью религии. В 1813 году министр иностранных дел Уильям Уилберфорс заявил в парламенте, что необходимо сменить так называемое «темное и кровавое суеверие» Индии «на благотворный свет и истину христианства». Оставив в стороне напрашивающийся вопрос, отметим, что в результате в стране появилась масса миссионеров, миссионерские школы и, что особенно важно для нашей истории, была организована первая кампания по внедрению английского языка среди многочисленного индийского населения. Это был дух владычества, или Raj – слово, заимствованное английским из хинди и обозначающее королевство или господство. Британцам предстояло править, и английский язык был мобилизован и призван.
Мнения разошлись, однако одну небольшую, но влиятельную группу индийцев впечатлило западное мышление, в особенности в области науки и техники. Они заключили, что английский язык даст доступ к новым знаниям, и поэтому, хоть он и не более развит, чем хинди, персидский и санскрит, его вполне можно изучать наряду с упомянутыми языками. Наиболее четко излагал взгляды этой группы Рам Мохан Рой (1772–1833). Узнав, что на обучение индийских подданных Великобритании будут выделены средства, он написал в письме, датированном 1823 годом: «Нас переполняли радужные надежды, что эти средства будут потрачены на привлечение талантливых и образованных европейских джентльменов к обучению индийских народов математике, натурфилософии, химии, анатомии и другим полезным наукам, в которых европейцы преуспели больше обитателей иных частей света».
За столь здравым сочетанием уважения, стремления и очевидного намерения вступить в конкуренцию, выраженным на английском языке безупречным стилем, который мог бы привести в восторг английских пуристов в Лондоне, последовало разочарование: «Мы видим теперь, что правительство учреждает школу санскрита под руководством индусских ученых мужей, чтобы передавать знания, которые и без того хорошо известны в Индии».
Но были в этой ситуации и иные аспекты, на которые следует обратить внимание. Несмотря на противодействие, временами довольно яростное, была в те дни (и остается поныне) влиятельная группа индийцев, ухватившихся за английский как за язык, способный принести немалую пользу. Они стремились к знаниям и возможностям, которые давал английский язык, и были готовы целенаправленно и усердно изучать его. Стремление британцев внедрить свой язык было вызвано целями скорее управленческими, нежели филантропическими: втянуть их в сотрудничество, заставить подчиниться, а не открыть перед ними сокровищницу просвещения. Индия стала для английского языка полем сражения: станет ли он орудием империи или окном в вожделенный интеллектуальный мир? Кому будет принадлежать этот язык, когда рассеется дым?
В 1835 году писатель, историк и член Верховного суда Калькутты Томас Бабингтон Маколей опубликовал нашумевшую «Заметку», в которой разъяснял цели преподавания английского языка. Документ этот имеет важное историческое значение. В нем, в частности, сказано: «Я вполне готов оценивать восточное образование по меркам самих жителей Востока. Среди них я не нашел никого, кто бы мог отрицать, что одна-единственная полка из хорошей европейской библиотеки стоит всей национальной литературы Индии и Аравии… Нам следует дать образование народу, который в настоящий момент не способен получить его на собственном языке. Мы должны обучить их какому-нибудь иностранному языку. Едва ли есть необходимость перечислять доводы в пользу нашего собственного языка: он превосходит даже другие западные языки».
По мнению Маколея, превосходство английского языка создало предпосылки для выдвижения Великобритании на роль мировой империи. Индийские конторские служащие и писари были мобилизованы для служения имперским целям. Необходим был класс англоязычных младших чиновников и должностных лиц, и для их размещения в Калькутте было построено колоссальное Здание секретарей (Секретариат). Индийцы часто сами стремились к изучению английского языка, но его также и навязывали им; английский добавился к «репертуару» индийских языков, который, казалось, образованные индийцы и тогда, и теперь осваивали без особого труда. Однако место он занял особое: это был язык престижа и высокого положения; лишь немногие индийцы получили систематическое образование на английском языке, поэтому он неизбежно стал элитарным и разъединяющим. Парадокс, отмеченный интеллигенцией Индии, заключается в том, что при этом без англоязычного индийского бюрократического аппарата не было бы британского господства.
Сам английский язык на новом материке принялся резвиться. Вскоре развился так называемый Butler English (английский язык дворецких, носильщиков и кухонного персонала), схожий с языком американского фронтира (как, например, выражение long time no see). Его можно сравнить также с пиджинами в Америке и странах Карибского бассейна. Вот один наглядный пример: Tea, I making water. Is boiled water. Want anybody want mixed tea, boil the water, then I put tea leaves, then I pour the milk and put sugar (Чая делаю воду. Закипела вода. Хотеть кто хотеть смешать чай, кипячу воду, потом кладу листья чая, потом лью молоко и кладу сахар).
Была также распространена языковая разновидность Babu English (ломаный английский язык в Бенгалии, напыщенная английская речь чиновников-индусов). Изначально бенгальское слово babu или baboo означало «господин», но стало использоваться для обозначения чрезмерно витиеватой разновидности английского, явившейся результатом как почтительности, принятой в общении (глубоко традиционной в Индии и перенятой англичанами за первые 150 лет проживания здесь), так и системы образования, при которой английскому языку индийцев обучали сами индийцы. Сохранялись обороты речи, встречающиеся только на страницах учебника. Как, к примеру, в следующем письме:
