Из-за тех же предубеждений долгие годы отрицалось влияние «черной речи» на язык белых южан – и это несмотря на многочисленные свидетельства того, что белые дети часто учились языку у своих чернокожих мамок и нянек. Это вновь отсылает нас в прошлое, на этот раз в XIII и XIV века, когда был замечен и вызывал беспокойство тот факт, что французские дети усваивают английский язык своих саксонских кормилиц и нянек. В 1849 году сэр Чарлз Лайель (отметивший, между прочим, что санскрит, возраст которого достигал 4000 лет, был источником многих языков, в том числе английского) посетил США и, обратив внимание на совместное обучение белых и черных детей, писал: «К сожалению, белые, в свою очередь, часто перенимают у черных ломаный английский, и сколько бы времени ни было потрачено на последующее переучивание с целью утраты грамматически неправильных конструкций, образованные люди все же сохраняют некоторые из них на всю жизнь». Часто бывает так, что дети любят местный язык или диалект, но вынуждены избавляться от него по мере продвижения в обществе, столь зависимом от тех, кого принято относить к «низшим».
Считается, что границы диалекта белых южан совпадают с границами Конфедерации, где было закреплено рабовладение, что свидетельствует о значительном влиянии на него «черной речи». Если это так, то мы видим неожиданный поворот в вопросе расизма и расового языка на рабовладельческом Юге. В Джорджии даже сейчас, в начале XXI века можно встретить слова, обязанные своим происхождением двадцати с лишним африканским языкам.
Но в целом негритянский диалект не оказывал значительного влияния на речь белых граждан до великой миграции XIX века в такие северные промышленные города, как Чикаго. Английский язык никогда не проявлял особого уважениям к границам, как и не обращал заранее особого внимания на любые попытки контролировать его. Афроамериканская культура вывела свой диалект на основную арену преимущественно через песни и музыку конца XIX и начала XX веков.
Но сначала, чтобы расчистить им путь, пришли сказки и истории. Нам известны негритянские поэты начала XVIII века, такие как Джордж Мозес Хортон, однако первый значительный след в фольклористике оставили «Сказки дядюшки Римуса» и их популярный персонаж Братец Кролик. Дядюшкой Римусом был белый американец, «невысокого роста, рыжий и в веснушках», по имени Джоэль Чендлер Харрис. Однако, по утверждению Марка Твена, Харрис был единственным в стране мастером слова, работавшим с «негритянским диалектом» (был, правда, еще и Чарльз К. Джонс-младший, писавший похожие истории, но его слава оказалась недолговечной). Сам Харрис писал об «удивительно поэтичном воображении этого негра», говорил о «забавном и непритязательном юморе, являвшемся наиболее характерной его особенностью». На мой взгляд, важно не то, что Харрис был белым. Важно то, что он был собирателем историй на «говоре», как он его называл, плантаций южных штатов. Кто знает, был ли Гомер греком? Его истории рассказывают нам о греках.
Истории, собранные Харрисом в «Сказках дядюшки Римуса», высоко ценились поколениями афроамериканцев. Удивительно, что среди жестокости, бесчеловечности и ужаса родились истории, полные остроумия, юмора и светлого вымысла. Многие из них – прямые потомки историй о животных-трикстерах, характерных для африканского фольклора. Это величайший пример того, как человечество с помощью языка поднимается над критическими обстоятельствами. Самым знаменитым из этих трикстеров, наперекор всему сохранившим свободу, был бессмертный Братец Кролик, и с его появлением английский язык в очередной раз обогатился. Основа этого языка составлена из английских диалектов; наблюдается влияние на орфографию африканской речи и фонетической письменности тех, чья собственная речь уходила корнями в другие источники: for произносилось в другой языковой группе как [fuh], them как [dem], как и в диалектах Англии в наши дни. Вот одна из сказок о Братце Кролике, рассказанная Чарльзом К. Джонсом-младшим:
Buh Wolf and Buh Rabbit, dem bin nabur. De dry drout come. Ebry ting stew up. Water scace. Buh Wolf dig one spring fuh git water. Buh Rabbit, him too lazy an too schemy fuh wuk fuh isself. Eh pen pon lib off tarruh people. Ebry day, wen Buh Wolf yent du watch um, eh slip to Buh Wolf spring, an eh fill him calabash long water an cah um to eh house fuh cook long and fuh drink. Buh Wolf see Buh Rabbit track, but eh couldn't ketch um duh tief de water.
One day eh meet Buh Rabbit in de big road, an ax um how eh mek out fuh water. Buh Rabbit say him no casion fuh hunt water: him lib off de jew on de grass. Buh Wolf quire: ‚Enty you blan tek water outer my spring? 'Buh Rabbit say: ‚Me yent. 'Buh Wolf say: ‚You yis, enty me see you track? 'Buh Rabbit mek answer: ‚Yent me gwine to you spring. Mus be some udder rabbit. Me nebber been nigh you spring. Me dunno way you spring day. 'Buh Wolf no question um no more; but eh know say eh bin Buh Rabbit fuh true, an eh fix plan fuh ketch um.
(Братец Волк и Братец Кролик были соседями. Однажды пришла засуха. Все пересохло, воды не хватало. Братец Волк выкопал источник воды. Братцу Кролику было лень работать самому. Он жил за счет других. Каждый день, пока Братец Волк не видел, он украдкой приходил к источнику Братца Волка, набирал полный калабаш воды и нес домой – для еды и питья. Братец Волк видел следы Братца Кролика, но не мог уличить его в краже воды.
Однажды он встретил Братца Кролика на дороге и спросил, как тот добывает себе воду. Братец Кролик сказал, что ему не нужно искать воду: он питается росой с травы. Братец Волк спрашивает: «А ты не таскаешь воду из моего источника?» Братец Кролик говорит: «Я? Нет». Братец Волк говорит: «Ты, ты. Разве я не видел твоих следов?» Братец Кролик в ответ: «Это не я ходил к твоему источнику. Должно быть, это какой-то другой кролик. Я никада даже близко не подходил к твоему источнику. Я ваще не знаю к нему дороги». Братец Волк ничего больше не спросил, но он знал, что это точно был Братец Кролик, и придумал, как подловить его.)
Стоит сделать одно не вполне приятное отступление, чтобы напомнить о сложностях, с которыми пришлось столкнуться этому образцу литературы: порка, рабское положение и быстро, но прочно укоренившееся мнение, что черный значит второсортный, что негры (от латинского nigrum, черный), или ниггеры (из латыни через французское negre), не озарены светом цивилизации. Даже Байрон, борец за свободу, писал: «и остальной мир – негры и прочие». Другой знаменитый литератор, Даниель Дефо, за сто лет до этого отправил своего Робинзона на необитаемый остров. Когда появился туземец Пятница, первым словом, которому обучил его белый владелец острова, было master (хозяин). И хотя Вордсворт в 1805 году хвалил Туссена-Лувертюра, а два года спустя Уилберфорс продвинул свою реформу в английском парламенте, есть немало свидетельств тому, сколь живучи предрассудки. Ответом на это сначала послужило остроумие, а позднее – тексты музыкальных произведений, увлекших за собой молодежь всего мира независимо от национальности; это оказалось одним из самых непредсказуемых пактов, когда-либо заключавшихся между народом и иностранным, к тому же господствующим языком.
Подобным же образом завозимые в Америку африканцы использовали в своих интересах Библию. Так они стали частью давней традиции. В XIV веке Джон Болл воспользовался Библией для критики монарха и католической иерархии. Уиклиф и Тиндейл использовали английский язык для борьбы с исключающим неповиновение латинским языком в качестве языка Бога. Во время гражданских войн XVII века антироялисты с помощью Библии отстаивали нивелирование политической власти, антимонархизм и даже эгалитаризм. Отцы-основатели направлялись к новой земле и к новому государственному устройству, ведомые своим толкованием Библии. Для африканцев, захваченных в плен и отправленных за море в Америку, английская Библия была наполнена надеждами на мир и обещаниями свободы.
