Когда я вернулся в ночлежку и, прокравшись к койке, плюхнулся на нее, была еще глубокая ночь. Я зажмурился, надеясь, что накопившаяся усталость позволит мне заснуть, однако я был, похоже, слишком возбужден. Мысли бурлили в голове, словно лава в жерле просыпающегося вулкана. Я вертел воображаемую модель тюрьмы и так, и этак, как ребенок – любимую игрушку; то любовался ею с расстояния, то «разгуливал» по мрачным коридорам втайне от воображаемых надзирателей и неутомимых камер, висящих чуть ли не на каждом углу. Теперь я пытался продумать внутренний маршрут. Это оказалось проще простого, поскольку камер в Эль-Вафрской тюрьме было всего двадцать и нужная мне пятая находилась, разумеется, на первом этаже. Однако тут же возникал еще один вопрос: каким образом мне открыть дверь? Там ведь определенно не шпингалет, не засов, а полноценный замок, пусть наверняка не слишком сложный (все-таки Кувейт), но возиться с ним все равно некогда. По-хорошему, я должен выключить свет, войти внутрь, добраться до двери, открыть ее, взять Джеральда и уйти, потратив на все перечисленные действия минуту, максимум – две. Впрочем, если мне не удастся отвлечь их внимание какой-либо диверсией, то и этих двух минут у меня не будет. Ну и с самим отключением света все было не так просто: у них вполне может стоять аварийный генератор или иная подобная штуковина, припасенная как раз для подобных случаев.
– Сэм? – внезапно послышался заговорщицкий шепот.
Я повернул голову и увидел чудесные глаза Марины. Девушка лежала и с сонной полуулыбкой смотрела на меня.
– Ты чего не спишь? – спросила она, едва шевеля губами.
– Да я только проснулся, – соврал я.
– Я просыпалась пару часов назад, но тебя не было… – заметила Марина.
Щурясь, она пыталась рассмотреть меня в полумраке комнаты.
– Я отходил… по весьма деликатному вопросу, – сказал я и обезоруживающе улыбнулся.
Она тихо прыснула.
– И где здесь, кстати, можно… решить весьма деликатный вопрос? – сквозь смех спросила Марина.
– Мне чуть попроще, я просто наружу вышел, за угол свернул, ну и…
– Может, покажешь? – спросила девушка.
Я хотел отшутиться, но по ее взгляду понял – она действительно хочет, чтобы я спустился вместе с ней. Видимо, ей было страшно идти одной.
– Хорошо… – неуверенно пробормотал я. – Пошли, конечно…
Мы поднялись с наших коек почти синхронно, чуть не столкнувшись лбами. Она смущенно улыбнулась, и я ответил ей тем же. Так странно – годами ты убиваешь людей и не имеешь личной жизни, а потом оказываешься рядом с симпатичной девушкой и чувствуешь себя полным кретином. Не понимаешь, что говорить, а что нет. Не знаешь, что вообще с ней делать, но она притягивает тебя, будто магнитом.
Когда спускались, Марина протянула руку и сжала мою ладонь в своей. Я от неожиданности вздрогнул. Мне тут же вспомнился наш первый подобный момент единения – в грузовике, полном беженцев, когда мы сидели и смотрели, как чертов гранатометчик Синдиката разносит из «мухи» последнюю машину в колонне. Тогда лишь мое своевременное вмешательство спасло нас от участи несчастных раненых солдат, с которыми прихвостни Эдварда расправились столь безжалостно и низко.
Удивительно, конечно, что никто из сидящих в кузове беженцев так меня и не сдал. Да, они не любят американцев, да, я их спас, но, черт возьми, когда кто-то с четырех выстрелов убивает четырех человек, ты вряд ли захочешь и дальше находиться рядом с подобной «машиной для убийства».
Хотя и сдавать такого, честно говоря, весьма опасно – страшно даже представить, что он может сделать с предателем!..
Снаружи не было и намека на вожделенную предутреннюю прохладу. Находясь в подобной духоте, невольно начинаешь скучать по холодным русским зимам, когда даже дома ты вынужден кутаться в старый отцовский тулуп, чтобы не замерзнуть.
Марина без лишних слов увлекла меня за собой в проулок, да я, честно сказать, не особо-то и сопротивлялся. Миновав светлый участок, мы нырнули в темноту, и девушка, резко развернувшись, притянула меня к себе и поцеловала в губы. Я буквально остолбенел и даже на поцелуй ответил не сразу – растерялся, как школьник на первом свидании. Однако стоило отдаться воле чувств, и страсть мгновенно вскружила мне голову. Все погрузилось в розовый туман, и потому события последующей четверти часа я помнил лишь урывками.
Вот мы прижимаемся друг другу, а поцелуй все длится и длится. Вот я впечатываю ее в стену, и она вскрикивает и кусает меня за нижнюю губу. Вот я через голову стягиваю с нее рубашку и ласкаю ее грудь, а она, зажмурившись, томно стонет. Вот щелкает застежка ремня, и мои штаны падают вниз.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Оба мы блестим от пота. Жара уже не помеха, ведь мы настолько поглощены друг другом, что будто в коконе находимся. Окружающий мир там, снаружи этого кокона, до того нереальный, что, кажется, просто снился нам все эти годы, пока поцелуй наконец не пробудил обоих от многолетнего сна. Я словно превратился в долбанного поэта, который мыслил лишь потасканными штампами, давно набившими оскомину, но черт меня побери, если в те мгновения мои чувства можно было выразить иными, более изысканными словами. Мы с Мариной на время стали единым целым. Тогда я верил в это всем сердцем.
Наверное, такие вот моменты и губят карьеры самых выдающихся ликвидаторов. Я стоял в переулке чужого города, посреди чужой страны, в объятьях обворожительной девушки и был, по сути, нагим и беззащитным. Если бы кто-то решил напасть на меня, спеленал бы в считаные мгновения. Готов спорить, я бы даже не сразу понял, что попался.
Но, по счастью, нас никто не тревожил, и потому мы могли вдоволь насладиться друг другом.
Наконец все было кончено, и я, инстинктивным движением потянув штаны, припал спиной к стене рядом с Мариной, шумно выдохнул и блаженно улыбнулся. У меня как будто груз с плеч свалился. Я повернул голову к девушке, и наши взгляды снова встретились. Она покусывала нижнюю губу, а ее изумрудные глаза буквально светились в ночи, точно у кошки.
– Ты был великолепен, Сэм, – прошептала девушка, скользнув взглядом по моему торсу вниз и обратно, к вспотевшему лицу.
– А ты – еще лучше, Эм, – на выдохе произнес я и сам поразился такой странной формулировке.
Марина же удивилась еще больше.
– Эм? – со смешком переспросила она. – А что, вполне сексуально. Сэм и Эм…
– Как-то само собой вырвалось, – пробормотал я с виноватой полуулыбкой.
– Э-эй, – сказала она, проведя ладонью по моей щеке. – Я нисколько не обиделась, даже напротив, мне действительно понравилось. Можешь звать меня «Эм», если хочешь.
– Я подумаю над этим, – пообещал я.
Говорить в подобном ключе мне было непривычно, оттого и неловко, и потому я хотел поскорее закончить разговор и вернуться в кровать. До того, как случился этот странный, неожиданный поцелуй, все мои мысли были заняты грядущей операцией. Теперь мне стоило огромного труда вспомнить, зачем я вообще приперся в Эль-Вафру, да что там – я даже не помнил, как попал в Кувейт. Я не отрываясь смотрел в лицо Марины и думал, что веду себя, как чертов школьник, одуревший после первого поцелуя, но ничего не мог с собой поделать. Я не показывал своих эмоций, но они бушевали во мне, как ураган. Наверное, нам надо просто хорошенько выспаться. Утро вечера мудренее, как любила говорить моя мать.
