– Заблудился, – сказал я, вновь прибегнув к ломаному английскому с явным арабским уклоном.
– Ты нездешний, что ли? – после довольно продолжительной паузы осведомился незнакомец.
«Боже, ты такой догадливый!..»
– Из Эль-Бургана. Дом взорвали, жена погибла… – Я опустил голову, замотал ею, словно отгоняя надоедливых мух. – Война – страх.
– И не говори… – вздохнув, согласился Верзила.
Он смерил меня оценивающим взглядом, а потом спросил:
– Выпить не хочешь?
«Ну да, только выпивки мне сейчас и не хватает…»
– Спать хочу, – осторожно сказал я. – Выпить не хочу.
– Да не скромничай… – Солдат опустил автомат и шагнул ко мне. Я инстинктивно напрягся, но сдержался от того, чтобы врезать ему в челюсть с правой, – это могло повлечь за собой весьма неприятные последствия в виде спешащих на выручку сослуживцев. – Оно ж вроде как… и наша вина, что у вас тут… стреляют-взрывают… убивают! Жена… – произнес он мечтательно. – Моя в Штатах осталась, в Алабаме. Скучаю – жуть. Скорее бы… а то тут еще пулю схвачу, так и не увижусь…
«Ну так какого черта ты вообще сюда полез?» – хотел воскликнуть я.
Легионовцы любят прикрываться красивыми словами вроде «преданность», «справедливость», «честь», но на деле девяносто процентов солдат, воюющих в Кувейте, – это наемники, которые зарабатывают деньги войной. В этом нет ничего ужасного, конечно, – но только ровно до того момента, пока эти типы не начинают жаловаться на свою «тяжелую судьбу» и рассказывать, как они скучают по дому. В такие моменты мне хочется их задушить. Про себя думай, что хочешь, но выливать подобные переживания в уши первого встречного просто унизительно.
– Пойдем, мужик… – Верзила мотнул головой в сторону приоткрытой двери, из которой наружу лился теплый желтый свет. – Мы там в картишки режемся, охладишься пивком, пообщаемся маленько…
– Да я бы… – промямлил я еле слышно.
Мне вовсе не улыбалось идти в освещенную комнату, где помимо этого подвыпившего «перца» еще двое-трое-четверо таких же. Конечно, вероятность того, что я встречу внутри кого-то из старых сослуживцев, стремится к нулю, но исключать ее не следует.
– Давай, не спорь, – подначил меня Верзила.
И я, не видя другого выхода, все же сдался.
– Что с ногой? – поинтересовался парень, глядя, как старательно я подволакиваю левую.
– В Эль-Бургане досталось, – пробормотал я.
Он сочувственно кивнул и, придерживая дверь, отступил в сторону, чтобы я мог войти первым.
В плохо освещенном помещении, некогда явно бывшем жилым, сидело трое солдат в компании упаковки «Миллера», большой тарелки с мясными чипсами и колоды карт, которую как раз подхватил с деревянного ящика один из троицы, чтобы перетасовать.
– Это еще кто, Ральф? – спросил сидящий напротив раздающего веснушчатый парень.
С замиранием сердца я отметил, что это не кто иной, как злополучный Рыжик, которому мне уже довелось набить морду в вонючем баре Эль-Бургана. Парень, который стоял с бутылкой пива, облокотившись на допотопный холодильник, оказался Ушастым, а вот Квадратную Челюсть видно не было; возможно, его перевели в другой взвод, а возможно, он уже успел напиться и теперь дрых где-нибудь в закутке. Я чертыхнулся про себя: надо ж такому совпадению-то случиться! Однако виду не подал, ведь в прошлую нашу встречу я выглядел несколько иначе (и это еще не упоминая о том, что мои знакомцы оба раза были изрядно выпивши!..).
Поэтому я грустно улыбнулся и сказал:
– Меня зовут Сэм. Я из Эль-Бургана.
– Парню не повезло, – сказал Ральф, хлопнув меня по плечу. – Жена погибла.
Три пары глаз разом уставились на меня. Ушастый присвистнул, незнакомец перестал мешать карты и покачал головой, а Рыжик с ненавистью прошипел:
– Долбанный Синдикат…
Какая поразительная уверенность, что в смерти выдуманной жены выдуманного беженца из Эль-Бургана виноваты именно прихвостни Эдварда!.. Интересно было бы взглянуть на выражения их лиц, если бы я сейчас сказал, что убил мою благоверную снаряд Легиона. Думаю, они бы или засмеяли меня, или попытались переубедить, или, не мудрствуя лукаво, избили (наша первая встреча как бы намекала, что по крайней мере двое из этой четверки любят помахать кулаками).
Но я мечтал лишь о том, чтобы поскорее выпить пива и убраться отсюда, пока изменчивая судьба не подкинула мне новое испытание в лице очередного знакомца или иной подставы.
– Держи пиво, мужик. – Ушастый приоткрыл холодильник и, выудив оттуда коричневую бутылку, протянул мне. – Соболезную… это… твоей утрате.
Я молча взял предложенный «пузырь», открутил крышку и даже сделал глоток – так, для проформы. Пойло оказалось отвратное, хотя, возможно, я просто отвык от горьковатого привкуса пива. Как бы то ни было, выпивать еще мне совсем не хотелось, и потому я продолжил держать бутылку в руке, наблюдая за игрой между Рыжиком и Крупье (так я про себя окрестил парня, не расстающегося с колодой). Они рубились в «блэк-джек», и, судя по горке мятых купюр рядом с моим веснушчатым знакомцем, ему сегодня везло. Крупье заметно нервничал и скрипел зубами, рискуя перетереть их в порошок.
– Двадцать, малыш, – сказал Рыжик с самодовольной улыбкой.
У Крупье к тому моменту было двенадцать, пришлось рисковать. Перевернув карту и обнаружив там «короля пик», он со злостью стукнул по ящику кулаком так, что тот подпрыгнул. Рыжик с трудом успел подхватить недопитую бутылку пива, иначе бы она точно грохнулась на пол.
– Ты че творишь? – рявкнул веснушчатый, гневно нахмурившись.
– Да пошел ты. – Крупье поднялся и, подойдя к холодильнику, резким движением распахнул дверь.
– Сядь на место, эй! – позвал его Рыжик. – Че за нервы?
– Пусть Ральф с тобой поиграет, я уже и так продулся в пух и прах, – махнул рукой Крупье.
Он выудил из холодильника пиво и, скрутив крышку, присосался к горлышку.
– Садись, Ральф, – буркнул Рыжик, смерив Крупье хмурым взглядом. – А ты чего стал, мужик? Присаживайся на диван.
– Ты не похож, кстати, на местных, ага, – заметил Ушастый, рассматривая меня с неприкрытым любопытством. – Ты американец? Или с Европы?
– Американец. Но я почти не жил там, в Штатах. Отец – кувейтец, мать из Канзаса. Сюда переехали давно, я маленький был совсем.
– Тяжело, наверное… ну, как бы… не на родине? – поинтересовался Ральф.
Плюхнувшись на диван напротив Рыжика, он взял в руки оставленную Крупье колоду.
– Да нет, ну, тут ведь почти дом… – пробормотал я, лихорадочно размышляя, под каким предлогом свалить бы отсюда поскорее.
– Ключевое слово – «почти», – фыркнул Ушастый. – Местные, походу, не слишком тебе рады? Ты ж для них все равно такой… чужак, типа.
