Теперь не отступится, пока всех погубителей не настигнет!
Словно в подтверждение, тучи наверху собрались гуще, затмив небесное серебро.
По крутым по вёрсточкам
Изломились косточки, –
мешая ловить шаги за спиной, скорбно затянул ветер.
В сухоти́ да ломоти́
Резвым ножкам нет пути,
Нейдут, нейдут,
Нужие…
…А вот это уже была кривда бесстыдная. Уцелевшие походники во все лопатки дыбали по сугробам. Кто-то всхлипывал. Кто-то в голос молился.
На роковое помошье Лигуй прибыл в санях. Отроки – утомившись на лыжах. Тем не менее свой зеленец хозяин увидел последним. Резвые юнцы умчались вперёд, бросив батюшку большака. О том, как их наказать, Лигуй подумает завтра. Сейчас он бежал к туманной стене, за которой тревожно двигались огоньки. Туда, где на столе сделаны отметки для жирников. Чернавки не смели их соскоблить.
Наконец-то! Белый влажный кисель овеял лицо…
Внутри зеленца, в полусотне шагов от ворот, на талой земле скорчился Улыба. Сулица, разогнанная копьеметалкой, пробила овчинный кожух. Копьецо бросил дозорный. Не признал дружка в кричащем и растерзанном бесноватом, выбежавшем из тумана. Лигуй перескочил Улыбину ногу: обега́ть кругом показалось долго.
Ввалился во двор:
– Закладывай ворота! Живо закладывай, говорю!..
На него странно смотрели. С лица спал, глаза дикие, волосы дыбом…
Прочный брус тяжело стукнул в проушинах. Звука отрадней Лигуй за всю жизнь не слыхал.
Во дворе было куда веселей, чем в тёмном и враждебном лесу. Лица перед глазами не держались, но это мелькали лица живых, не ледышки кровавые. Трещали в руках домочадцев смолёные витни. Мало, слишком мало! Нужно ещё!
– Огня святого добуду, – прохрипел Лигуй. – От лешей силы отбо́ю!..
Не глядя ринулся в дом.
– Это что у батюшки на спине?.. – ужаснулся сзади девичий голос. Некогда было слушать его.
В сенях Лигуй метнул с плеч кафтан, мокрый, изодранный о сучья и пни. Не глядя схватил бочонок дёгтя из ряда, выстроенного у стены. Внёс в избу. У печи возились две бабы. Лигуй взмахом руки смёл всё, что они выставили на стол. Брякнули скалки, пылью разлетелась мука!.. Обеих дур метлой вымело за порог. Лигуй понял, что́ нужно делать. Бросился, заложил дверь. Вот теперь никто не помешает ему! Он поспешно раскупорил заветный горшочек…
Загодя сделанные знамена не подвели. Каменное сердечко забилось, начало исторгать свет. Послушно вспыхнула берёста. Лигуй взялся зажигать светильники, лампы, сальные плошки, найденные на полицах. Дёготь плескал на пол, на одежду. Изба озарилась. Ещё света, ещё! Берестяной клок обжёг пальцы, Лигуй бросил его, схватил новый. Поплыл дым, это было хорошо. Выходец из Кромешного мира не сунется к дымному очагу. В дверь ломились снаружи. Лигуй засмеялся. Он ни с кем не поделится светом, никого не пустит в избу, где сулит оборону Божий огонь…
С горки на другом краю болота за пожаром наблюдало несколько человек.
– А я уж думал, так и загибну, отмщения за батюшку не увижу, – сказал Коптелка. Сотворил святой знак. – Не попустила Моранушка.
Он сидел верхом на кореннике, погрузив руки в длинную шерсть. Смотрел не мигая на пламя, рвавшее туман. Бык заворачивал голову, гладил так и не спиленным рогом хозяйскую деревяшку. Коптелка уже избавил его от кольца, вдетого за непокорство. Пристяжной стоял рядом с братом. На белых лбах вкривь и вкось запеклись красные полосы. Скоро всё заживёт.
– Славься, Владычица, – сказал Ворон.
– Был Порудный Мох, прозовётся Лигуевой Гарью, – предрёк Злат.
Дикомыт переступил беговыми иртами:
– Чести много.
Он уже отодрал от лица «кровавый» потёк, но из ворота казались чёрные и зелёные тряпки. Тугому Бакунину луку хорошо лежалось в руке. Лебединых стрел в туле убавилось по числу Лигуевых ухорезов, не добежавших до зеленца.
– Я тоже мог перед ними из сугроба встать, – проворчал Злат ревниво. Коптелка предлагал ему сесть на второго быка, он с непривычки убоялся, теперь жалел.
Ворон кивнул, глядя через болото:
– Мог. А они могли стрельнуть с перепугу.
– А в тебя бы стрельнули?!
– А я от калёной стрелы крепким словом заговорённый.
Злат довольно насмотрелся на моранича за время похода. Принял бы на веру и ещё что похлеще.
– Дёготь горит, – глядя на страшное пламя, определил Коптелка. – Не впрок пошло краденое!
За болотом редел туман, съедаемый неистовым жаром. На старом поле толпой сбились погорельцы. Яростный свет стелился по снегу, наделяя их шаткими, невозможно долгими тенями. Ни ухожи отстоять, ни добро вытащить. Спасибо, выскочили живые!
Вот тяжело застонала, рухнула крыша. Лигуевичи отпрянули дальше, жар как будто метнулся в стороны по земле. Почти разом по всей длине вспыхнул тын. Загородил долгой крадой гибнущий двор.
– Отстроимся, – подал голос Улеш.
Коптелка передвинулся на уютной спине, ответил громко, уверенно:
– Не впервой.
Коряжинские выходцы с десибратовичами стояли плечом к плечу. Все они храбрились на бой. Теперь были рады: никто кровью не замарался.
Толстенные рассохи подпорных столбов, ещё видимые в огне, заваливались, распадались угольем.
Злат вдруг понял, что боится покинуть Ворона взглядом. Орудье тайного воина было завершено. Отвернись – растает в ночи, и следа не сыщешь. Уже теперь отчуждился, суровый стоял, незнакомый. Пристально разглядывал погорелую Лигуеву чадь, растерянно снующую за болотом. Не спешил снимать тетиву с лука.
– Порейки не вижу, – сказал он наконец.
– И я не видел, – подтвердил Коптелка.
– И мы, – на разные голоса отозвались ребята.
Да ну его, Порейку! Мысли Злата уже текли в будущее. Всё же к лучшему, наверно, что батюшка не исполнил угрозы, не отдал в котёл. Дикомыту теперь бежать домой, в Чёрную Пятерь. Как есть одному через Шерлопский урман, мимо Селезень-камня, мимо Истомища… А там, поди, опять на орудье, чтобы увенчать его кратким мгновением торжества. А потом снова.
Пока Владычица не поцелует где-нибудь на безвестной тропе, не укроет снеговым одеялом.
Коршаковичу тоже хотелось стоять с боевым луком в руке, наблюдать за смятением недобитых, но его удача в другом. Он наконец увидит Чаяну, и горе больше не найдёт к ней дороги. Оживёт промысел, вновь появится на купилищах земляной дёготь. Даже Порудница не заглохнет: хоть Улешке над ней старши́нство вручить… Сколько дел! И каждое – змей о семи головах. И каждое в черёд победи. А наградой – нежные руки, тёплые губы, топот детских ножек в избе…
