– А заказывай, ну тебя, – плюнул ширяй. – Станет кому Бакуне приветное слово за мостиком передать.
«Опять про Бакуню! – опешил про себя Светел. – Кто таков, хоть расспрашивай!»
– Ты грешные-то речи оставь, – насупился второй. – Я купчанин посовестный. Возьми, что заслужил, и не докучай мне!
– Ступай поздорову, – был ответ.
Кошелёк звякнул оземь. Взлетели, распы́рились суконные полы охабня. Купец, недовольно бормоча, зашагал прочь. Ширяй остался стоять, глядя в сторону. Нужда приказывала нагнуться за кошельком, но было тошно. Другие походники смотрели на вожака и молчали.
Светела вдруг прошибло потом.
«Так это же…»
Сеггар заметил пристальное внимание парня. Раздражённо спросил:
– Что зенки пялишь?
Светел шагнул вперёд, поднял кисетец, отдал:
– А спросить хочу, отчего Царскими прозываетесь.
«В ухо даст… обругает…» Неуступ усмехнулся криво, ибо угол рта поддёргивал шрам. Наверно, этот человек видел столько горя и зла, что лицо разучилось как следует складываться в улыбку.
– Оттого, дитятко, что по-царски живём. Ещё чего тебе?
– К вам в дружину охочусь.
…Вот оно и сказано, слово неворотимое. Думал, еле выдохнет, обмирая, волнуясь. А дошёл черёд, произнёс легко и спокойно, с летучим блеском в глазах. Отказывай, если не люб! Не больно хотелось!
Сеггар задержал взгляд на его руках, широких в запястьях:
– Ты чей, солнышко? Кого кликнуть, чтоб за ухо сынка оттаскал?
Светел ответил обстоятельно:
– Атя мой со святыми родителями давно. Матушка, матёрая вдовица, та здесь, мы с Конового Вена пришли. – Подумал, добавил: – Дома ещё бабушка есть и братёнок.
Воевода обернулся к своим.
– Вона от какой грозы нас купчина оборонять нанимал. От бабок с внуками… – Люди стали смеяться, Сеггар же, подумав, спросил: – Это не у вас, мелюзги, на щитах знамя забавное? Калачами кого-то закидывать собрались?
Светел смотрел исподлобья:
– Мы с калачами не шутим! А и с мечами!
Сеггар устало вздохнул:
– Не шутите, стало быть.
По неприметному знаку вскочил самый маленький кметь, костлявый, вовсе безбородый. Отбросил за плечо седую толстую косу. Воевода кивнул:
– Глянь парня, может, чем удивит.
Воин оказался росточком Светелу по ухо. Глаза полинялые, скулы дублёные, шаг звериный, крадущийся. Стар ли, молод, не разберёшь. Только веяло жутью, как морозом с бедовника. Кметь скользнул ему за спину, улыбаясь по-волчьи. Лёгкая рука легла на плечо…
И Светела вдруг осадило наземь, да так, что не устоял!
Полмига хватило постичь собственное ничтожество. Даже задуматься, видела ли девка-красавица его неудаль. Ещё полмига – откатиться прочь, вскочить, изготовить кулаки, оскалиться. Сбили в драке, не щады просить стать!
Сеггаровичи судили меж собой. Веселились, хлопали по коленям. Маленький кметь стоял подбочась, насмешливо клонил голову набок.
– Ишь, незамайка, – промурлыкал он погодя. – А паренёк гожий. И умишко при нём. Расплаты не ищет, ножен не лапает. Можно бы взять, пусть котёл чистит.
Светел смотрел ошалело. Что за голосок… ведь не баба же?..
Воевода вздохнул:
– И что тебе, дикомыт, под мамкиным запонцем не сидится?
Светел сглотнул, ответил хрипло:
– Мораничи старшего брата сильно свели. Вернуть надо.
Веселье тотчас угасло, он не понял причины.
– Вот как, – медленно, тяжело проговорил Сеггар. – Не «хочу», не «попробую»… надо ему, вишь! Ну а нам с тебя какая корысть? Драться не умеешь…
«Кто, я не умею?! Да я…»
– Я на гуслях могу. У вас в дружине гусляра не слыхать, а я игрец.
Сказав, Светел задохнулся от собственной наглости. Игрецом прилюдно назвался! И язык не отсох!
Поторопился ковать железо, пока горячо.
– Гусельки есть у вас? А то за своими сбегаю.
Кругом шатра неожиданно сделалось безжизненно-тихо. Все кмети, не исключая воеводы, с чёрной ненавистью смотрели на чужака.
Сиротские гусли
В самый первый миг Светел только понял: сболтнул не в час, да тем всё дело изгадил. Ещё знать бы, что за вы́словь сорвалась с языка? За какую болячку не знаючи ухватил?..
– Ступай поздорову, малец, отколе пришёл, – угрюмо процедил воин, такой же седоватый и кряжистый, как сам Сеггар.
– А по мне, Гуляй, пусть мальчонка попробует, – всё тем же бабьим голосом возразил маленький кметь.
– Хоть позабавимся, – подал голос ещё один. – Может, правда умеет.
– Вроде играл, когда снегом кидались…
«Снегом кидались?!» У Светела до сих пор саднили плечо и скула. В бою не сберёгся, дедушкину вагуду заслонял.
– Неча! – оборвал суровый Гуляй. – Вот моё слово!
Поглядывали на Неуступа. «Верно атя упреждал. Воинская братчина – не деревенское вече. Воевода всех выслушает, решит сам…»
И Сеггар решил:
– Неси гусельки, Ильгра.
Маленький витязь обрадованно метнулся в шатёр. Воевода покосился вслед, вздохнул, непонятно добавил:
– Побаловать, что ли, в сиротстве.
– А хозяин в ночи не придёт? – мрачно осведомился Гуляй. – Я бы год выждал, прежде чем кому попало в руки давать…
Пока Светел тщился уразуметь: в каком сиротстве? чем баловать?.. кто ночью придёт?.. – входная полсть снова взлетела. Вернулась Ильгра. Сеггар кивнул. Женщина-витязь с поклоном протянула Светелу гусли.
Он шагнул. Бережно подставил ладони… Гудебный сосудец лёг невесомо. Широкий, доброго андархского дела. Тонкое дерево переливами, стальные струночки не чета жильным…
Подобной снасти Светел ни разу ещё в руках не держал, какое играть! Нешто вправду заговорит сейчас, запоёт?
Хитрые гуселишки сразу взялись испытывать его. Назвался игрецом, а ну, совладай! Почему-то не ложились как надо, не устраивались под рукой. Ох, неспорина!.. Светел слушал сдавленные смешки, чувствовал, как по лицу течёт малиновый жар.
Пернатый завиток на верхней поличке, под разлётом струн… Гордая красота андархских письмён…
Крылья лебединые, щёкот соловьиный, сердце соколье.
«Что… Быть не может!»
Резьба по краю корытца выглядела побитой, в бороздках запеклась бурая ржавчина…
Светел забыл, чего ради всё делалось, медленно поднял голову, не умея и не смея поверить. Кое-как выдавил:
