— На коньках кататься умеешь? — спросил он.
Мальчик покачал головой.
— Ну, значит, надо научиться.
Их экспедиции всегда оканчивались в доме Альберта на Принсегаде. Там ребенка усаживали возле печки. Его сапоги на деревянной подошве оставались в прихожей. Вот Кнуд Эрик снял шерстяные носки и шевелит красными пальчиками, грея их у огня. Альберт оставлял свои сапоги там же, зимой он до сих пор, бывало, хаживал в старых Лаурисовых. В них хватало места для лишней пары шерстяных носков. И подкованные железом сапоги с высокими кожаными голенищами красовались рядышком с детской обувкой.
Входила экономка с горячим шоколадом и свежесбитыми сливками. Альберт рисовал, сидя за столом. Хороший, аккуратный рисовальщик, он в деталях представлял оснащение разных типов кораблей. А еще чаек и ветер. Корабли чуть кренились, чтобы можно было разглядеть палубу. Крошечный человечек за штурвалом курил трубку. Там были и камбуз, и навесы, и люки. Перед кораблем Альберт всегда рисовал спираль.
— Что это? — спросил однажды мальчик.
— Это водоворот.
— Что такое водоворот?
— Такой вихрь в море, который все затягивает. Через мгновение корабль исчезнет.
Мальчик поднял на него глаза. Затем показал на человечка за штурвалом:
— Штурман спасет корабль. Он просто поведет его в другое место.
— Он не сможет, — сказал Альберт. — Слишком поздно.
Мальчик уставился на изображение обреченного корабля. Глаза заблестели от слез.
— Так нечестно! — воскликнул он.
Быстрым движением он схватил рисунок и принялся рвать его на кусочки. Альберту чуть было не схватил его за руку. Но удержался.
— Извини, — произнес он.
— Ты всегда так делаешь, — сказал мальчик, — рисуешь эту… — он никак не мог подобрать слово, — эту штуку. Зачем?
— Не знаю, — ответил Альберт, и до него дошло, что это правда.
Он не задумывался, зачем всякий раз, изображая корабль, рисует перед форштевнем водоворот. Спираль просто затягивала его карандаш с необоримой силой. Он наносил линии, повинуясь таинственному велению, слышному лишь его карандашу, но не ему самому.
— Жалко такие красивые корабли, — сказал мальчик.
— Да, — ответил Альберт. — Жалко такие красивые корабли. Но их время прошло. Время парусников прошло.
— Но в гавани полно парусников, — возразил мальчик.
— Да, верно. Но больше никто моряком быть не хочет.
— Я хочу, — сказал мальчик. — Я хочу быть моряком. — Он обернулся и упрямо посмотрел на Альберта. — Как мой папа.
В матери Кнуда Эрика появилась какая-то непринужденность. Следы горя исчезли с лица, и Альберт подумал, что ее вновь призвала к себе жизнь. Муж ее умер, но на руках она держала живого ребенка, и по мере того, как шло время, весы должны были наклониться в другую сторону. Она была нужна ребенку, девочке, при крещении нареченной пастором Абильгором Эдит, и горю пришлось отступить. Красноречия эти перемены ей не прибавили, но взгляд от пола отрывать она стала.
Лед между ними был сломан благодаря Кнуду Эрику. Он давно перестал стесняться Альберта. Немного смущался при матери, как будто она и Альберт были представителями столь разных миров, что он не мог перекинуть между ними мост. И тем не менее громким и радостным голосом давал отчет о сегодняшних приключениях. Сначала мать на него шикала. Но поскольку самой ей добавить было нечего, она в итоге позволяла ему высказаться.
Время от времени Альберт ловил ее взгляды. И она тут же опускала глаза.
Отек с лица спал, волосы снова заблестели. Она наряжалась к его приходу. Он думал, что снова все дело в сословных различиях. В обществе «важных господ» надо выглядеть хорошо.
— А я научился кататься на коньках, а капитан Мэдсен научит меня грести и плавать. И я не утону. И смогу стать моряком.
Это заявление застало их в гостиной за обязательным кофейным ритуалом.
Голос матери стал резким, мягкое округлое лицо суровым.
— Чтобы я больше не слышала таких разговоров! Ты не будешь моряком!
Кнуд Эрик опустил глаза.
— Ступай на кухню!
Понурившись, мальчик скрылся в кухне. Клара Фрис повернулась к Альберту. Он поднялся:
— Я лучше пойду.
— Не уходите, — сказала она. Голос ее внезапно наполнился страхом.
Альберт стоял.
— Не будьте с ним суровы, — вступился он за мальчика.
Она поднялась со стула и подошла к нему:
— Не поймите неправильно: я не хотела… — Запнувшись, она застыла в растерянности, с блуждающим взглядом. И тут глаза ее набухли и покраснели.
Он положил ей руку на плечо. Она сделала встречный шаг и теперь стояла совсем близко. Затем прижалась лбом к его груди. Плечи ее содрогались под его рукой.
— Простите, — произнесла она дрожащим голосом. Он слышал, как она пытается подавить рвущиеся из горла рыдания. — Просто это так… трудно.
Он не убирал руку в надежде, что ее вес как-то успокоит женщину. Та стояла и плакала. Он почувствовал тепло ее тела. Обеими руками она вцепилась в отвороты его куртки, словно боялась, что ее оттолкнут. Он был намного выше, она совершенно терялась за его мощными плечами. Непривычное чувство возникло в нем: он был мужчиной, стоящим перед женщиной.
Альберт неловко похлопал ее по спине:
— Ну-ну, присядьте. Выпейте кофе, вот увидите…
Он нежно обнял ее за плечи и подвел обратно к стулу, с которого она встала всего минуту назад. Клара Фрис наклонилась и закрыла лицо руками. Налив кофе, он протянул ей чашку. Поддавшись чувству внезапной нежности, погладил по волосам. Она подняла голову, но вместо того, чтобы взять протянутую чашку, обеими руками схватила его свободную руку и умоляюще на него посмотрела:
— Вы так нужны Кнуду Эрику. Вы даже не представляете, сколько для него значите… для нас значите. Я не хотела бы…
Она запнулась, и Альберт воспользовался моментом, чтобы высвободить руку и сесть напротив.
— Поверьте мне, фру Фрис, — сказал он ей. — Я прекрасно вас понимаю. Я знаю, в какой сложной ситуации вы находитесь. Я сделаю все, что могу, чтобы помочь вам.
Последние слова стали неожиданностью для него самого. Он всегда проводил четкую границу между мальчиком и матерью. Он принимал участие только в мальчике. Но теперь граница стерлась.
Она вынула платок, вытерла глаза и охрипшим голосом произнесла:
— Да нет, мы же справляемся. Просто… — она остановилась, сдерживая рыдания, — это трудно…
Из глаз у нее закапали слезы. Рука с платком лежала на коленях. Она о нем забыла.
Внезапно в дверях кухни появился Кнуд Эрик. Он испуганно распахнул глаза:
