Теперь любая попытка вывести «Кристиана Восьмого» за линию огня была обречена на неудачу. Паруса пришли в негодность, ветер дул с моря. Надвигалась буря, и огромный корабль понесло к берегу, где он и сел на мель восточнее южной батареи, тут же усилившей обстрел беззащитного врага. В таком положении можно было использовать только кормовые орудия, но корабль сильно накренился, все орудия съехали со своих мест.
И тут раздался крик: «Пожар!»
То, что они до сих пор принимали за пожар, оказалось детской игрой. На нижнюю орудийную палубу упало раскаленное ядро и по штирборту покатилось вниз, в трюм. Огонь быстро распространялся в направлении крюйт-камеры. Возникли другие очаги возгорания. Экипаж кинулся к насосам, но сделать уже ничего было нельзя: корабль охватило пламя.
В шесть часов вечера флаг был спущен, «Кристиан Восьмой» прекратил огонь, однако бомбардировка корабля продолжалась еще с четверть часа, пока ненасытный враг наконец не удовлетворился масштабом разрушений, нанесенных кораблю, который еще несколько часов назад казался непобедимым.
Капитан-командора Палудана в знак капитуляции переправили на берег, и команда пала духом. Оставив борьбу с огнем, грязные, источающие зловоние датчане понуро стояли на палубе. В мореходных талантах здесь не было нужды, а опыт войны и поражения у них отсутствовал. Они думали, война — это праздник, и теперь в пустых головах раздавалось лишь эхо канонады, последние силы были исчерпаны. Полтора часа длился финал этой постыдной битвы, но для них эти полтора часа стали все равно что полторы жизни. Казалось, после такого завтра уже не наступит. Они были полностью деморализованы.
Одни уселись на палубу среди бушующего огня, словно уже начали сбываться слова проповедников и они прямиком сошли в адское пламя. Другие застыли на месте, уставившись вдаль немигающим взглядом, как куклы, у которых кончился завод. Вокруг с воплями бегали лейтенанты Ульрик, Стьернхольм и Кофитц. Еще можно предотвратить катастрофу, и, если бравые моряки не хотят увидеть, как гордость их отчизны взлетает на воздух, что поставит точку в этом бесславном сражении, они должны собрать всю свою волю в кулак… но пушки оглушили людей. Они откликались лишь на пинки, толчки и удары.
Лауриса загнали в крюйт-камеру на корме, откуда выгружали и кидали в море порох, но дело шло туго. Их было всего-то пять человек: остальные, едва появившись здесь, тут же сбегали.
Внезапно раздался крик: «Свистать всех наверх!»
Все моментально сообразили, в чем дело. Переглянулись. Побросали ядра и бочки с порохом и галопом помчались вверх по трапу.
По палубе, под ногами у перепуганных моряков, сновали сбежавшие из загонов овцы, телята, цыплята, куры и утки. В потрохах, разбросанных по палубе, рылся, время от времени с чмоканьем что-то проглатывая, поросенок с окровавленным пятачком.
Каждый бежал в свою сторону по неотложному делу. Одни хватали одежду и вещмешки. Другие лезли на фальшборт, как будто собирались кинуться в холодную воду. И никто не думал о раненых, валявшихся тут же, на палубе, под ногами, обреченных быть безжалостно затоптанными во всеобщем хаосе. Никто не слышал их воплей: ко многим после многочасовой канонады еще не вернулся слух.
Лаурис побежал вниз, в лазарет. Ему не верилось, что раненых бросят на произвол судьбы. Сквозь массивные дубовые доски просачивался дым. Закрыв рот рукой, он прошел пару шагов в задымленном помещении. К нему вплотную придвинулся санитар с тряпкой на лице:
— Кто-нибудь придет сюда?
Лаурис услышал его. Слух вернулся.
— Надо вытащить раненых! Мы задохнемся!
— Иду за помощью! — прокричал Лаурис.
Никого из офицеров, что недавно пинали и плашмя лупили клинками матросов, Лаурис не нашел. Заметив скопление людей у фалрепа, он ринулся туда. Эвакуация шла полным ходом. Два лейтенанта обнаженными шпагами прокладывали себе дорогу к трапу. Заместитель командора капитан Кригер, стоя в сторонке, наблюдал за происходящим странным, отрешенным взглядом. Под мышкой у него был зажат портрет жены в позолоченной раме. Через плечо висел бинокль. Подойдя ближе, Лаурис услышал, что Кригер, подняв руку в приветственном жесте, как будто благословляя отчаявшуюся толпу, монотонно повторяет:
— Вы храбро сражались, вы выполнили свой долг, вы все — мои братья.
Никто не обращал на него внимания. Каждый уставился в спину тому, кто стоял впереди и тем самым был главной помехой на пути к спасительному трапу.
Лаурис протолкнулся к старпому и прокричал тому в ухо:
— Раненые, капитан Кригер, раненые!
Капитан обернулся. Взгляд его все так же ничего не выражал. Он положил руку Лаурису на плечо; рука дрожала, но голос был спокойным, даже сонным:
— Мой брат, когда сойдешь на берег, приходи ко мне, поговорим как братья.
— Надо помочь раненым! — снова закричал Лаурис. — Корабль сейчас взлетит на воздух!
Не убирая руки, капитан произнес тем же спокойным, ровным голосом:
— Да, раненые. Раненые — мои братья. Когда они сойдут на берег, мы все поговорим как братья.
Его голос перешел в бормотание и стих. Затем он вновь завел свое:
— Вы храбро сражались, вы выполнили свой долг, вы все мои братья.
Оставив его, Лаурис обернулся к тем, кто с боем пробивался к трапу. Схватил за плечо одного, другого, развернул их к себе и крикнул, что нужно вытащить раненых. Первый двинул ему кулаком в челюсть. Второй непонимающе затряс головой, вырвался и с удвоенной энергией ринулся в драку.
Эвакуация пошла быстрее. От берега отчалили рыбацкие лодки, они плыли, чтобы помочь людям, которые всего два часа тому назад их обстреливали. Капитанская шлюпка с «Кристиана Восьмого» непрерывно курсировала между кораблем и берегом. Лаурис свесился через борт и, увидев, как из орудийного порта на корме вырывается огонь, понял, что осталось недолго.
Дым валил изо всех люков. Ни на палубе, ни внизу дышать было невозможно. Он снова кинулся в лазарет, но не смог пробиться сквозь дым — густой и удушающий. Трудно было представить, чтобы кто-то смог выжить в такой душегубке.
— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул Лаурис.
Ответа не последовало.
Дым раздирал легкие. Лаурис закашлялся, по щекам потекли слезы. Он выскочил на палубу. Глаза щипало, от боли он зажмурился, на минуту ослеп и упал, поскользнувшись на выпачканных экскрементами и кишками досках. Рука ткнулась во что-то мягкое и влажное, он тут же вскочил, в испуге вытирая ее о грязные брюки. Мысль, что его рука касалась чьих-то кровавых внутренностей, казалась невыносимой. Его словно обожгло изнутри.
Покачиваясь, он добрел до борта, где дым был не таким густым, и попытался хоть что-то разглядеть. Сквозь пелену слез было видно, как капитанская шлюпка села на мель. Люди спрыгнули в воду и побрели к берегу. Там их ждали солдаты. Шлюпка снялась с мели и тут же пошла обратно, к «Кристиану Восьмому». Большая часть рыбацких лодок находилась совсем близко от корабля, но внезапно гребцы застыли. И повернули назад. Шлюпка тоже повернула. Со стороны входного порта прозвучал вопль протеста.
