Мы вошли в Эккернфёрдскую бухту. Берег приближался, уже были видны огневые позиции врага. Крестен Хансен наклонился к Эйнару Йенсену и в очередной раз поведал ему, что не переживет сражения.
Я знал это с того самого мгновения, как немцы затребовали таможенную кассу. Сегодня я умру.
— Ничего ты не знал, — отвечал ему Эйнар. — Даже и не догадывался, что сражение выпадет на Чистый четверг.
— Нет, знал я, давно знал. Пришла пора умирать!
— Да заткнись ты! — раздраженно буркнул Эйнар. Он слушал это нытье с того момента, как мы сложили вещмешки и зашнуровали ботинки.
Но Крестена было не остановить; прерывисто дыша, он взял друга за руку:
— Обещай, что доставишь мои пожитки в Марсталь.
— Сам таскай свое тряпье. Хватит уже на меня страх нагонять.
Эйнар бросил на товарища встревоженный взгляд. Крестен был сыном Йокума Хансена, шкипера и смотрителя порта, и ужасно походил на отца, начиная с веснушек и светло-рыжей шевелюры и кончая молчаливым нравом. Мы никогда еще не видели его в таком состоянии.
— Держи-ка, — сказал Эйнар, протягивая ему кружку пива, — глотни как следует, — и поднес ее к губам Крестена.
Тот хлебнул и поперхнулся. И тут глаза у него будто остекленели. Эйнар принялся стучать ему по спине. Крестен судорожно вдохнул, из ноздрей у него брызнуло пиво.
— Ах ты, дурья твоя башка, — засмеялся Эйнар. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Ты чуть сам себя жизни не лишил. Немец тебе для этого без надобности.
Но взгляд Крестена по-прежнему ничего не выражал.
— Пришла пора умирать, — повторил он глухим голосом.
— Лично я умирать не собираюсь.
Это в разговор вмешался Малыш Клаусен.
— Точно знаю, потому что и сам видел сон. Иду, понимаете ли, по Мёллевайен, в центр мне надо. По обе стороны военные стоят, ружья на изготовку. И тут раздается окрик: «Иди!» И я пошел. Пули вокруг свистят, но ни одна не попала. Так что меня сегодня не убьют. Это я точно знаю.
Он взглянул на бухту, на весенние зеленеющие поля. В рощице, среди только что распустившихся лип, прятался хутор, крытый соломой. К хутору вела дорога, вдоль которой лежали валуны. У обочины паслась корова. Она повернулась к нам задом и вяло махала хвостом, в счастливом неведении о том, что с моря идет война.
Огневые позиции, располагавшиеся на мысу и видимые по правому борту, были теперь совсем близко. Мы заметили дым еще до того, как услышали грохот, подобный внезапному громовому раскату.
Крестен вздрогнул:
— Время пришло.
На корме «Кристиана Восьмого», по правому борту, мелькнула огневая вспышка. Мы растерянно переглянулись. Неужели в корабль попали?
Новички на войне, мы не знали, к чему может привести прямое попадание. Со стороны линкора не последовало никакой реакции.
— Почему они не отвечают? — спросил Эйнар.
— Еще не закончили разворот, — со знанием дела ответил Клаусен.
Через секунду облако серо-голубого дыма по правому борту «Кристиана Восьмого» возвестило о том, что с корабля дан ответный залп. Битва шла полным ходом. На берегу полыхал огонь, взлетала земля, бегали крошечные человечки. Дул славный восточный ветер, и вскоре пришла очередь «Гефиона» дать бортовой залп. Грянули огромные шестидесятифутовые орудия, весь корабль сотрясся, у нас душа ушла в пятки. Зажав уши, мы закричали, полные ужаса и восторга, потрясенные мощью оружия.
Ну и задали же мы немцу взбучку!
Так продолжалось несколько минут. Затем стрельба с батареи на мысу прекратилась. Нам пришлось всецело положиться на собственное зрение: слух-то мы утратили. Берег походил на пустыню после землетрясения. Высокими кучами громоздилась галька, торчало черное дуло двадцатичетырехфутовой пушки, никто не двигался.
В немом ликовании мы колотили друг друга по спине. Даже Крестен как будто забыл на мгновение о своих мрачных предчувствиях и тоже предался ликованию: война была пиром, самогоном, текущим прямо в вену. Только опьянение оказалось сильнее и будто бы чище. Дым от пороха снесло ветром, воздух очистился. Никогда еще мир не представал перед нами настолько ясным. Мы радовались как дети. Такелаж, мачты и паруса образовали над нашими головами свод, подобно весенней листве в буковом лесу. Все сияло неземным светом.
— Ах ты, как меня пробрало, — сказал Малыш Клаусен, когда обрел дар речи и слух. — Ах ты, черт побери! Ах ты, черт побери…
Он все никак не мог остановить поток брани:
— Ах ты, провалиться мне на этом самом месте, ежели я такое когда видел!..
Грохот орудий нам, конечно, приходилось слышать во время генеральной репетиции накануне вечером, но увидеть пушки в деле… Это оставляет неизгладимый след в душе мужчины.
— Да… — задумчиво протянул Эйнар. — Эти пушки — не чета проповедям пастора Захариассена. Что скажешь, Крестен?
Лицо Крестена приняло прямо-таки благочестивое выражение.
— Подумать только, что мне посчастливилось такое увидеть, — произнес он тихо.
— Так ты раздумал умирать?
— Отчего же, теперь я окончательно уверился, что погибну. Но мне больше не страшно.
Настоящее боевое крещение, ясное дело, было еще впереди, поскольку наши-то пушки, шестидесятифутовые, были установлены на верхней палубе со стороны левого борта. Но скоро настанет и наш черед, вот только пройдем подальше в сторону Эккернфёрде, туда, где по обеим сторонам расположилось по батарее. Но куда им против нас! Время — еще восьми утра нет, а битва уже наполовину выиграна. Мы боялись, что война закончится, толком не успев начаться. Вошли во вкус и были уверены: еще до обеда разгромим немца.
«Гефион» приближался к устью бухты, прямо по курсу располагалась северная батарея. Всего в двух кабельтовых от южной батареи мы обстенили марсели. Кливер опустили, отдали левый якорь и плавучий и развернулись бортом: пришло время пострелять. «Кристиан Восьмой» проделал все те же маневры.
В жилах забурлила кровь. Мы, как дети, ждали китайских фейерверков. Страх совсем исчез. Остались одни ожидания. Не утих еще восторг одной одержанной победы, а впереди уже маячила другая.
«Гефион» начало разворачивать: плавучий якорь не держал. Течение было слишком сильным, мы дрейфовали в сторону южной батареи. А что «Кристиан Восьмой»? Огромный линкор также сносило к берегу, он уже подвергся интенсивному обстрелу. Чтобы остановить дрейф, на «Кристиане» отдали плавучий якорь и дали мощный ответный залп изо всех орудий одного борта, от носа до кормы. От орудий, одного за другим, поднимался дым: большое, быстро растущее облако полетело над бухтой. Но прицелились высоковато, ядра упали в поля за вражеской батареей, и, прежде чем они успели вновь навести орудия, корабль стало сносить к берегу.
Через мгновение пришла и наша очередь. Мы были так близко к берегу, что оказались в пределах досягаемости ружейного огня. Нами играли течение и ветер. Лежали мы поперек бухты, а значит, все наши орудия были обращены в сторону моря. Лишь четыре кормовые пушки могли ответить на мощный обстрел береговой батареи.
