Кнуд Эрик уже знал, что пациент пробыл в госпитале четыре месяца, и догадывался, что цвет его лица отнюдь не является следствием чрезмерного увлечения солнечными ваннами. Это Россия. И даже в госпитале водка, без сомнения, лилась рекой.
Мужчина заметил Кнуда Эрика в капитанской форме, и лицо его сморщилось в кривоватой улыбке. Он старался понравиться, и Кнуд Эрик его понимал. Мужчине хотелось уехать прочь из пустыни, которую представлял собой Молотовск, вернуться к цивилизации, не важно даже, бомбят там или нет.
— Я так понимаю, ты датчанин, — произнес мужчина надтреснутым голосом, как будто давно не разговаривал.
Кнуд Эрик кивнул, протянул руку и представился. Мужчина с энтузиазмом ухватился за протянутую ему руку, но затем какое-то мгновение колебался, как будто не мог решить, стоит ли открывать свое настоящее имя. Потом назвался.
Кнуд Эрик повернулся к переводчице, стоявшей позади них с благосклонной улыбкой на обычно строгом лице; можно было подумать, она собирается поздравлять вновь встретившихся после долгой разлуки родственников.
— Можете делать с этим скотом, что пожелаете. Отведите в подвал и пристрелите. Отправьте в Сибирь, или куда вы там отправляете нежелательных лиц. Но на борт моего корабля он не взойдет.
Не оглядываясь, он вышел из палаты и зашлепал по коридору, куда уже переместилась уборщица со своим, по всей видимости, неисчерпаемым ведром.
— Капитан Фрис, — окликнула его переводчица, и он снова подивился ее безупречному произношению, даже когда дело касалось его датской фамилии.
Кнуд Эрик вышел из госпиталя и зашагал по направлению к Молотовску. Он прошел порядочное расстояние и уже различал низкие деревянные дома, когда перед ним остановилась машина. Переводчица вышла на дорогу. Только сейчас он заметил, что на ремне у нее висит большая кобура.
— Не думаю, что вы осознаете всю серьезность положения, капитан Фрис. Это приказ. У вас нет выбора.
— Можете меня застрелить, — сказал он спокойно, кивнув в сторону кобуры. — А затем сделать этого урода почетным гражданином Советского Союза. Мне все равно. Но на борт моего корабля он не поднимется.
— Следите за своими словами, капитан.
Она развернулась на каблуках, села в ожидавшую ее машину и укатила в сторону госпиталя.
Кнуд Эрик вернулся на «Нимбус» и приказал немедленно готовиться к отплытию.
Первый помощник посмотрел на него с отчаянием:
— Мы не можем, капитан. Сначала надо разжечь огонь под котлом. И кучи бумаг не хватает. Они нас вернут.
— Ах ты, черт бы все побрал.
Он принялся расхаживать по мостику, нетерпеливо ожидая неизбежного.
И верно, получаса не прошло, как на причале затормозил грузовик. В кузове на кресле-каталке сидел мужчина. На коленях у него лежал вещмешок. Из кабины вышла переводчица. Команда столпилась вдоль борта, разглядывая мужчину, который поднял свою единственную руку и, помахав, бодро прокричал:
— Привет, ребята!
Переводчица приказала двоим мужчинам снять инвалида с грузовика вместе с креслом и поднять по трапу. Когда он очутился на борту, переводчица насмешливо отдала Кнуду Эрику честь:
— Груз доставлен, капитан.
— Как только мы выйдем из гавани, он полетит за борт.
— Ваше дело, капитан.
И, развернувшись, она вновь уселась в кабину грузовика. Взревел мотор, и машина укатила.
Человек в кресле ждал. Кнуд Эрик подошел к нему сбоку и, повернувшись к команде, которая образовала на палубе круг и с любопытством разглядывала вновь прибывшего, произнес:
— Я хотел бы представить нашего гостя. Его зовут Херман Франсен.
Вильгельм и Антон уставились на него в шоке. Восемнадцать лет прошло со времени их последней встречи. Херман изменился, вид у него был изнуренный, помятый, узнать его было невозможно.
— Многие из нас его знают. Но не с хорошей стороны. Он убийца и насильник, и если кто-нибудь из вас нечаянно столкнет его за борт, то получит в награду бутылку виски.
Херман смотрел прямо перед собой, речь Кнуда Эрика, казалось, на него не подействовала.
— А тем временем у нас найдется для тебя работа, — продолжил Кнуд Эрик. — Хватит тебе отдыхать. Вставай.
— Я не могу.
Единственной рукой Херман спокойно откинул одеяло. Штанины ниже колена были пустыми. Он не только потерял руку. Ему ампутировали обе ноги.
* * *
Отойдя от Молотовска, они не выкинули Хермана за борт.
И бутылку виски, обещанную Кнудом Эриком тому, кто поможет Херману отправиться на заслуженное место отдыха на дне морском, заработать никто не стремился.
— Самое главное у меня осталось, — сказал Херман собравшимся вокруг него в кают-компании. — Правая рука, лучший друг моряка в долгие часы отдыха. И она гнется. Чего еще желать мужчине?
Херман окрестил свою руку «дрочилкой».
— Shake hands
[67], — сказал он, протягивая лапу после всех этих комментариев. — Я ее вымыл.
Он покрутил рукой, демонстрируя татуировку:
— Старый лев еще рычит.
И они выстроились в очередь, чтобы с ним поздороваться.
Бо́льшую часть дня Херман проводил в кают-компании. Помогал чем мог. Накрывал и убирал со стола, для этого хватало одной руки. Занятие унизительное, но Хермана это, казалось, не смущало. Его всегда кто-нибудь выгуливал, если погода позволяла. Кто-то — Кнуд Эрик не знал кто — закрепил таль, чтобы поднимать его на мостик. В один прекрасный день он нашел Хермана сидящим перед штурвалом, с которым тот управлялся одной своей мощной лапой.
Кнуд Эрик отдал четкий приказ не подпускать Хермана к спиртному, хотя понимал, что за этим приказом скрывается его собственное желание сделать жизнь инвалида невыносимой. И при этом постоянно находил Хермана в подпитии. Где-то на борту был тайный склад водки, из которого команда его и снабжала. Они обращались с ним как с талисманом, а не как с убийцей.
На борту находились три человека, которых не было бы в живых, будь на то воля Хермана. Вильгельм, Антон и он сам. Жизнь фрекен Кристины могла сложиться совсем иначе, счастливее, если б не этот человек. Ивар был бы жив. И Йепсен. Бог знает сколько еще людей сгубил Херман лишь потому, что они оказались у него на пути.
А он сидит тут, спокойный, невозмутимый, веселый, общительный, завоевывает популярность, словно не является чудовищем, безопасным только потому, что у него отрублены конечности. Больше всего Херман нравился молодежи. Месс-бой, семнадцатилетний парень из Ньюкасла, стоя на мостике с кофе, отозвался о нем как об интересном человеке, много повидавшем в жизни.
