Ты стрелял в ответ. Ты что-то делал.
Как ни странно, во время налетов место у пулемета становилось самым безопасным на корабле, хотя тот, кто его обслуживал, был отлично виден противнику, находясь под ливнем пуль и осколков и даже являясь их излюбленной целью. Только тут ты не подвергался риску сойти с ума от собственной беспомощности.
При звуках воздушной тревоги они сразу отдавали швартовы и шли к буям на середине Темзы. Таков был приказ. Судам запрещено было стоять у причала во время авианалета. В случае если в судно попадут, на уборку останков уйдет не одна неделя, и на все это время оно преградит путь другим судам. И все покорно выходили на середину реки, где были лишены возможности спрыгнуть на сушу, если судно получит повреждение.
— Пошли на кладбище, — говорили они друг другу.
Имея в виду не могилу родственника. Они шли к своим собственным могилам. Буи на середине реки предназначались для тех, кому предстояло умереть.
Так что с «льюисом» в руках было здорово.
Многие корабли горели. Один медленно завалился на борт и начал тонуть. Команда села в шлюпки и растерянно взялась за весла. Вся гавань стояла в огне, один из кранов опрокинулся и наполовину скрылся под водой.
Высоко в небе один за другим раскрывались парашюты. Спокойно покачиваясь, они приближались к поверхности реки. Вблизи стало видно, что на концах стропов висели не летчики. Парашюты долетели до реки. Большие купола медленно складывались, пока не улеглись на воду. Они напоминали цветы, рассыпанные на могиле.
Через час дали отбой. На причалах все еще бушевало пламя. Нефтяные резервуары с неослабной силой посылали черные массы дыма в ночное небо. Над рекой висел острый запах нефти, гари и каменной пыли. Слабо пахло серой, непонятно откуда.
Глаза горели от усталости.
Кнуд Эрик уже переживал это в Ливерпуле, Беркенхеде, Кардифе, Суонси и Бристоле. Иногда ему казалось, что они идут среди моря пламени и атмосферные явления над его головой представлены не кучевыми, слоистыми и перистыми облаками, а «Юнкерсами — 87 и 88» и «Мессершмиттами-110». Идя по Ла-Маншу, они оказывались у Кале в пределах досягаемости дальнобойных немецких батарей. В Северном море ждали подводные лодки. Так было всегда и везде. Мир сжался и превратился в направленный на тебя пушечный ствол. Они не называли это чувство страхом. Не впадали в панику. Оно приняло иную форму: недосып. На море работали двумя вахтами. Но во время атак спать некогда. А в порту их постоянно буксировали на другие причалы, для чего задействовали всю команду, так что и здесь было не до сна. Они вообще когда-нибудь спали? Они закрывали глаза. Исчезали в минутном забвении. А затем их будили, смерть кричала им в ухо, и они вываливались из койки с широко раскрытыми глазами, словно все еще находясь в своем сне, в вечном поиске выхода. Но выхода не было, не было люка в небе, не было люка в палубе, не было горизонта, за который можно убежать. Их окружало три элемента, но не море, небо и суша, а то, что за ними скрывалось: подводные лодки, бомбардировщики, пушки. Они находились на планете, которая вот-вот должна была взорваться.
Альберт Мэдсен был прав. В своих снах он видел конец света. Но старик позабыл рассказать, что Кнуд Эрик будет находиться в его эпицентре.
Он успевал поспать пару часов, прежде чем настанет время поднимать людей. С приливом они отправятся дальше, вверх по Темзе, и Кнуд Эрик почитал делом чести первым привести в готовность свой корабль. Он молил о сне без сновидений.
Кнуд Эрик не знал, что уже завтра выучит новое слово. Слово технического характера, как и все слова, что стали ему известны за эти месяцы, свидетельствующее о безграничной изобретательности человека. Никогда ему не проследить за путаным и зачастую противоречивым маршрутом, которым эта изобретательность движется к цели. Но какова цель, он знал, и хотя его словарный запас рос с каждым днем, смысл всех слов было одним и тем же: они рассказывали о непрестанно множащихся и все более изощренных способах его собственного скорого уничтожения.
Он забылся сном, о котором молил. Мрак окутал его и не отпускал, тот редкий, благословенный мрак, на миг вливающий в тебя новые силы. И Кнуд Эрик пребывал в нем так долго, что, когда объятия сна наконец разомкнулись, он подскочил как ошпаренный, как будто на них напали. Он пренебрег своим долгом. Он проспал.
Кнуд Эрик выскочил из каюты. Трубы многих кораблей уже дымили.
А еще через секунду из них поднимался не только дым.
Над рекой внезапно прокатился жуткий грохот, вызвавший воспоминания о ночной бомбардировке. Затем снова. Форштевень «Свава» поднялся в воздух и отломился. Корабль мгновенно начал погружаться в воду, а дым и пламя прожирали себе дорогу к рулевой рубке в центре палубы. Кнуд Эрик увидел, как несколько человек прыгнули в реку. У одного горела спина. Затем настал черед «Скагеррака». И снова взорвался нос. Затем на воздух взлетели два норвежских парохода, за ними последовал голландский.
Первой его мыслью было кинуться прочь. Но от чего бежать? Где враг? Небо ясное, и на подлодки тоже не похоже.
От английских кораблей сопровождения подошла шлюпка. На носу стоял человек с мегафоном, он обращался к нему, произнося то самое новое слово:
— Вибрационные мины!
Кнуду Эрику не нужны были дальнейшие разъяснения. Мины привела в действие вибрация от закрутившихся корабельных винтов. К парашютам, которые он видел прошлой ночью, были прикреплены вибрационные мины, они мягко спустились на реку по воздуху. Но не данью усопшим были эти, напоминающие цветы, парашюты. Их сбросили, чтобы превратить реку в новое кладбище.
Взорвались еще два корабля. Остальные лежали на воде с холодными котлами. Вокруг горели останки корпусов, за секунды превращенных в обломки. Среди обломков во множестве плавали обгоревшие тела.
Позже им отдали приказ с приливом двигаться вверх по реке. На заглушенных двигателях.
Они слышали только шум волн, бьющихся о борт корабля.
Было тихо, как во времена парусного флота.
* * *
Когда по радио объявили об оккупации Дании немецкими войсками, они шли в конвое из Бергена в Великобританию. Капитан Даниель Бойе сразу собрал всех на корабельный совет. Он предоставил им выбор. Следовать в английский порт или развернуться и направиться в датский или норвежский.
В определенном смысле они уже свой выбор сделали: шли в конвое под защитой британских военных кораблей. Но означало ли это, что, как и корабли сопровождения, они находились в состоянии войны с Германией?
Ответ был им известен. Фрахтовые ставки высоки. Как и жалованье. Трехсотпроцентная военная надбавка. Учитывая переработки и прочие надбавки, это означало, что жалованье иногда возрастало в четыре и даже в пять раз. Потому они продолжали ходить в море: ради денег. Теперь им предстоит согласиться на участие в войне, где они попадут на передовую линию. Этому их научил так называемый мир. Семьдесят девять датских моряков погибло во время минувшей Пасхи. С начала войны — более трехсот человек, хотя на борту их судов красовался нейтральный Даннеброг. Торпеды подводных лодок не делали различий. Корабль, направлявшийся во вражеский порт, оставался кораблем, направлявшимся во вражеский порт, независимо от того, какие мотивы двигали людьми на его борту.
