А потом один за другим ушли из жизни свекровь и муж. Два гроба за год…
Недавно наволочку выбросила – вся истлела, даже на тряпки не годна, а метка для прачечной держится на клочке железно, намертво пришита. Как Ревекка Моисеевна учила, так Галина всегда и делала: никаких времянок. И клецки кидала в бурно кипящую воду, прямо туда, где бурунчики, и посуду рыбную мыла сначала холодной водой, и обувь зимнюю убирала в ящики, набив газетами и густо смазав гуталином. А главное – сына Вовика подняла, дала высшее образование.
Вчера пришла на работу, а девочки ей говорят:
– Галя, посмотри, у тебя блузка не на ту пуговицу застегнута.
Она ахнула, оглянувшись на дверь, быстро привела кофту в порядок и весь день ходила сама не своя от неотвязного открытия: «А ведь это подкрадывается старость».
В третий раз она вышла замуж из жалости, ну и от одиночества, конечно. К тому времени Вовик уехал с повышением в филиал своей фирмы в Воронеж, там женился, дом с тестем на пару строил, а она в который раз решила строить новую жизнь, но теперь уже, так сказать, одноместную.
И как первый шаг – отпраздновать день рождения, а по-честному, юбилей – полтинник. Наготовила всякого-разного. Понятное дело, компания в основном подобралась женская. Типа «восемь девок один я» – муж подружки. Хорошо посидели. Особенно ей один тост в душу запал:
– Тебе, Галя, все Бог дал: ум, красоту, здоровье, доброту, но главное – характер золотой. Всем возле тебя тепло. Много у тебя было горя, но ты молодец – веселая вдова. Так держать!
Вот так она и будет строить жизнь – веселая вдова! Бассейны всякие – нет, это не для нее. А вот попариться разок в неделю – надо компанию сколотить. И на курсы записаться комнатного цветоводства или бисероплетения. Каждый месяц в парикмахерскую, это железно. И в театр.
Человек, как известно, предполагает, а располагает-то Господь Бог… Планы хороши, а долгие одинокие вечера, бесконечные выходные, никчемушные отпуска… И появился на ее горизонте Вадик. Потом всегда так и говорила – «такой душевный, такой душевный».
И поселился Вадим у Галины, и сыграли они скромную свадьбу. Третий ее марш Мендельсона. И все ее планы начали осуществляться, только с поправкой, что в компании не с подружками, а с законным мужем. Но она-то знала, что такое любовь, ее не проведешь. И когда девочки говорили про Вадика «твой», она неизменно поправляла:
– Он не мой, мой в могиле.
Хотя свитера Мишенькины распустила и Вадиму навязала жилеток да пуловеров.
Да не успел он их сносить… Упал прямо на кухне. Тромб.
А она теперь уже не веселая вдова, а инвалид второй группы. Но жить-то хочется! Вчера в метро вдруг подошла к киоску и купила билет в театр. Один. Нет настроения кого-нибудь агитировать. И на комедию попросила – трагедий в жизни хватает.
Погода – красота. Тепло, светло, вышла в нарядной толпе из театра Сатиры, домой не хочется. Здесь места ее детства, школа, Дом пионеров, куда в танцевальный кружок ходила. Теперь тут все не так, домов понастроили модных, обязательно с башенками. А их, с коммуналками, снесли, наверное. Пойти глянуть, что ли? Куда спешить…
Белка
У других как: опаздывают на электричку, забывают купить хлеб, швыряют деньги на всякую чушь в подземном переходе, едят купленный на лотке немытый виноград, наступают на ногу соседу в троллейбусе и перебегают улицу на красный свет…
То ли и впрямь помнила, то ли из маминых-бабушкиных рассказов – кафельная печка в углу комнаты и остатки дровяного сарая во дворе. «На дворе трава, на траве дрова», она могла перетараторить всех – хоть десять, хоть тридцать раз подряд, язык, как говорят, без костей. А на торце дома мозаика: белка, та самая, которая песенки поет да орешки все грызет. Кому это влезла в голову причуда так украсить свое жилище? Почему-то хозяином представлялся эдакий картинный купец – невысокий, широкоплечий, с подобающим гильдии брюшком и окладистой бородой. От дома с белочкой навсегда осталось ей имя Изабелла, ужасное в сочетании с отчеством. Но все чудесным образом совпало: расселили их коммуналку, во дворе нового дома в Черемушках оказалась французская спецшкола, оттуда отличнице прямой путь на факультет иностранных языков, а во французской фирме, куда удалось устроиться еще на пятом курсе, лучше имени не придумать – Изабель, а папу зовут Базиль, и никакого намека на мещанское Изабелла Васильевна.
Надо задернуть шторы. Летом солнце – это нормально, а зимой, когда кругом снег, – самое страшное, что она в жизни видела. Собственно говоря, последнее, что она видела…
У соседей пробило два. Все-таки представление о времени дают только электронные часы – без стрелок, с прыгающими цифрами, где одна секунда зримо сменяет другую, хотя самые правильные часы в мире – песочные, потому что на них видно, как время течет, как утекает жизнь.
Телефон звонит. Дядя Саша, мамин брат, с ежедневным малозначимым разговором. Несколько лет назад он наконец «освоил» давным-давно «нарезанный» ему на работе садовый участок (только в этих терминах и изъяснялся). Он безумно гордился тем, что в маленьком домике была для них с мамой комнатка с отдельным выходом на крылечко – чтобы ему польстить, они говорили «терраса». Прошлым летом они провели там мамин отпуск. С погодой повезло, вид с крылечка-терраски красивый, а главное – перемена монотонной жизни.
Отвозил на дачу, разумеется, Славик. Где-то раздобыл даже не машину – роскошный микроавтобус с раздвижными дверями, чуть ли не «мерседес». Ехали вечером – назавтра к началу рабочего дня автобус должен был стоять у офиса. Славик немного нервничал – не потому, что раньше не водил таких машин – ему, как он говорил, «все железное» было родным и понятным, а потому, что не было у него какого-то документа, путевого листа, что ли. Она всех торопила со сборами и последние два часа неотрывно смотрела в окно, когда же машина подъедет. Славик спросил, не хочет ли она сначала по центру прокатиться – еще бы! Смеркалось, огни зажглись. Магазины, магазины… Она, бывало, когда настроение плохое, отправлялась побродить без намерения что-нибудь купить, порой и без денег, так, потолкаться среди чужих людей, посмотреть на лица, по большей части помятые и усталые, и устыдиться своей хандры. Или свернуть в продовольственный, купить что-нибудь вкусненькое, сунуть в карман и грызть прямо на ходу. Как это ни смешно, в гастрономических пристрастиях она оправдывала свое имя: любым конфетам и шоколадкам предпочитала орешки и все хрустящее. В детстве воровала из высокой трехлитровой банки макароны, а оставшиеся расправляла веером, чтобы было незаметно. А сейчас иногда так хочется – бегом через дорогу в булочную, купить сушек и, крадучись, сунуть горсть в карман. Такой у нее теперь скромный запретный плод.
А вот обратная дорога три недели спустя была какая-то тусклая, все были огорчены ссорой Славика с дядей Сашей. Только и запомнила: долго перед ними ехал грузовик, доверху набитый связанными в пучки полосками поролона. От тряски и ветра он весь шевелился как живой и был похож на гигантского игрушечного ежика.
