Тетя Таня еще поворочалась, передумала все свои общественные дела и заснула.
Вета задула свечу и уже не показалась себе такой молодой и красивой. Да, внешность у нее заурядная: нос курносенький, глаза серые, ни большие ни маленькие, брови хорошие – дугой, волосы русые прямые – обычные. Стандартный 46-й размер, талия тонкая, ноги, пожалуй, красивые – прямые, стройные, да и руки: пальцы длинные и ногти лодочкой. Смотреть ничего, приятно, но с первого раза не запомнишь – не за что зацепиться. Это она трезво про себя понимала, поэтому все комплименты выслушивала с вежливой улыбкой и, как говорится, делила на шестнадцать.
«Все-таки поразительно, что на Земле миллиарды людей, и все разные. Вот отпечатки пальцев, известное дело, уникальны». Вета открыла ящик комода, достала лупу и стала внимательно рассматривать узор на подушечке. Лупа была мамина, купленная специально, чтобы читать инструкции к лекарствам, которые почему-то печатаются мельчайшим шрифтом. Мама придирчиво изучала их и неизменно возмущалась, что побочные эффекты угробят скорее, чем лекарство болезнь вылечит.
Кладя лупу на место, Вета в очередной раз расстроилась, что так редко вспоминает родителей. Отец умер от скоротечного рака семь лет назад, а мама через два года от нелепой случайности: иголкой проткнула палец, распух, сепсис… Хотя Вета в случайность не верила: просто маме невмоготу стало жить без мужа.
Павлику было пять лет. Он сказал со странным, непонятно к кому обращенным осуждением: «Бабушка нарочно умерла, чтобы ты плакала». А сейчас ей стыдно, что плакала она недолго, больше хлопотала о переустройстве квартиры, где они теперь остались втроем.
Вдруг показалось, что кто-то ходит на крыльце, сердце забилось не в груди – в животе, вспомнились предостережения тети Тани про «лихих людей», но по-настоящему испугаться она не успела, все стихло, наверное, ветер шумел, дело к осени все-таки… Нет, ей не было страшно одной, наоборот, было страшно оттого, что ей так хорошо. Устала? Вроде нет, все нормально. Да, нормально. И про семейную свою жизнь она так бы и сказала: «Нормально».
А о том, что это значит, она, пожалуй, в тот одинокий вечер задумалась впервые…
Репетиция хобби
1995
Теперь она глотала на ночь не прямоугольник, а квадратик. Аккуратная черточка делила снотворное пополам, по ней таблетка легко и ровно разламывалась. Пора было перейти на четвертинку, а то и вовсе перестать травиться, но страх не отпускал. А вдруг он не сдаст первую сессию? Хотя поводов волноваться вроде бы не было: в институте Паше нравилось, особо не прогуливал, друзья появились, на сложности не жаловался. Или вдруг опять, как раньше, начнут призывать студентов – война же в стране, что бы там по телевизору ни говорили…
Политикой Вета не очень интересовалась, только когда происходящее могло коснуться ее семьи. Чеченская война, грянувшая в середине Пашиного выпускного класса, еще как могла коснуться!
Сколько она слышала разговоров о том, как мальчику с младенчества надо иметь две карты в поликлинике: одну для жизни, другую, чтобы в нужный момент от армии отмазать. Но связей таких медицинских не завелось, да и главной заботой было, чтобы рос мальчик здоровеньким. И вообще Вета даже из суеверия побоялась бы приписать сыну несуществующие болезни.
Вот и не спала по ночам полгода. И теперь по нескольку раз просыпается.
Сколько лет они живут в этом доме? Посчитал. Надо же, тридцать пять! Когда получили родители эту квартиру в Черемушках, казалось, она на краю света, хотя вскоре метро открыли, а теперь за их станцией целых шесть до конечной. И сады, и пустыри. Отец счастлив был не только тому, что из коммуналки вырвались, – это больше мама, а что здесь голубям больше будет простора, чем на Покровке. Переложил тяжелую сумку в другую руку: говорят, своя ноша не тянет, но прожорливые они, заразы, да еще вода. И еще одна мысль портила настроение: скоро делать прививку, а вакцина опять подорожала, жена ныть начнет. Хорошо она не интересуется, не знает, что некоторые стали делать не два раза в год, а один. Экономия, конечно, но он боится: налетит вертячка, позаражают друг друга, и закрутится вся голубятня, как в трансе, – пиши пропало.
Соседа по площадке теперь жена гоняет курить на лестничную клетку – невестка родила, так дым через любые уплотнители вползает в квартиру. Надо бы ему сказать, чтобы спускался на полпролета, нет, лучше, чтобы поднимался – запах всегда идет наверх. Старушка под ними жарит чуть не каждый день рыбу, так Вета погибает от вони. Да, соседу придется сказать. Даже странно, столько лет стенка общая, а, считай, не знакомы. Кроме имен ничего друг о друге не знают. Несколько лет назад стулья и вилки просил – поминки, отца хоронил; тот тихий был, но покрепче – жилистый, а этот рыхловатый. Да ладно, какая разница. Вот жена – противная точно, лицо немножко поросячье и свое «Здрассьте» у лифта как милостыню подает.
Выпустил полетать, закурил. Не мог налюбоваться, как кувыркается белый турман, как наворачивает круги пара курских голубей, а вот бакинский бойный – если прислушаться, – щелкает крыльями в полете. После смерти отца совсем уже решил расстаться с птицами, все-таки он не такой был фанат, как тот. Надоело бороться, письма без конца писать: то доказывать, что голуби заразу не переносят, и справки прикладывать, то бодаться с пожарниками или прочими чиновниками за свои несчастные три квадратных метра. Он уже и в общество вступил, в клуб голубеводов… Ах, душа радуется: надо же, как поднялись, уже на точке мерцания. Скоро вернутся.
Как в той притче: если тесно, возьми в дом верблюда, козу и осла, а когда от них избавишься, просторно будет… Пашины репетиторы, выпускные экзамены, вступительные – наверное, она перестраховалась. И институт настояла выбрать не самый престижный, с умеренным конкурсом. Впрочем, она не обольщалась: способности у сына и были умеренные. И мечты никакой. Зато страхов у Веты было хоть отбавляй. Главный – армия, мальчишек в Грозном за что положили? А Паша – ценный кадр – разряд по борьбе.
Армии и раньше боялись. Но теперь новый страх возник. Все в мелкую коммерцию кинулись: ларьки, киоски, просто подземные переходы. Самое модное слово – бизнес. Говорят, деньги большие крутятся. И все новые конторы открываются. У одной на работе дочка в прошлом году школу закончила, в институт не поступила, пошла в такую секретаршей. Уж эту-то работу Вета вдоль и поперек знает, чего она умеет, малявка?! Чай-кофе подать? Правда, от юбки один намек, а ноги ого-го. Так зарплата не папина, не мамина, и даже не обе вместе. И что возразишь? Что через пять лет новые девчонки повырастают? Это для них не аргумент.
Звонок в дверь. Надо же, сосед! Только думала про курение поговорить – сам идет:
– Извините, пожалуйста, нет ли банки трехлитровой взаймы?
Стоит с авоськой в руке, в ней коробка обувная, пакеты. В куртке, шапку вязаную «петушок» снял, не знает, куда деть. Смущен.
– Заходите, кажется, есть. Посмотрю сейчас.
Вета знала: в шкафчике есть банка, но ей было неприятно, что она плохо отмыта – наверняка чесноком от нее несет. А сосед прямо как прочитал ее мысли:
