— Упакую в красивую коробочку, — пообещала Катя, когда начальница удалилась, — перевяжу фирменной ленточкой. Как вас зовут?
— Евлампия, — представилась я.
— Прикольно. Вы покупатель моего юбилейного десятого шедевра, — вещала девушка, — поэтому следующее свое крутое соаповое изделие я назову, как вас. Можно? Соап Евлампия.
— Конечно, — разрешила я, не спрашивая, что такое соап, и получила картонный сундучок, украшенный красной тесьмой с надписью «Кондитерская Элен».
Держа подарок обеими руками, я понеслась к машине. Надо нажать на газ, Киса, наверное, от волнения места себе не находит.
Едва я вошла в зал, как ко мне бросились две тетушки с воплем:
— Она живая!
Я хотела спрятаться за колонну, но женщины оказались проворнее. Одна из них, в зеленом платье расцветки «вырви глаз», мигом схватила меня за рукав.
— Вы писательница.
— Нет, — ответила я.
— Ой, не обманывайте! Дайте автограф! Понимаю, вы соблюдаете ин когтя.
— Не на чем, — ответила я и попыталась высвободиться.
«Ин когтя» это, наверное, инкогнито.
Незнакомка открыла сумку, выудила оттуда толстое издание в бумажной обложке и протянула мне:
— Вот, только что купила.
Я уставилась на обложку. «Гермоген Евсеевич Ростовский-Удальцов. Великие стихи о смысле жизни в прозе».
— Простите, я не пишу стихов.
— Ой, не шутите, — захихикала незнакомка, подавая мне ручку.
— Это произведение принадлежит не женщине, — продолжала я.
— Ерунда, вы на нем фамилию черканите, — перебила тетушка.
Я поняла, что она не отстанет, и аккуратно написала на первой странице: «Вместо Гермогена Евсеевича Ростовского-Удальцова тут отметилась Евлампия Романова».
— Здорово, — обрадовалась незнакомка, — теперь подпишитесь.
Я показала на свою фамилию:
— Уже.
— Но вы здесь накарябали… Ев… лам… как-то еще дальше… непонятно ваще-то…
— Евлампия Романова, — уточнила я.
— Это кто? — заморгала любительница чтения. — Не поняла…
— Не являюсь литератором, — еще раз пояснила я.
— Ой, да ладно, — зачастила тетушка, — никому не скажу, что здесь сама Зинаида Банкина! Ин когтя. Очень ваши романы люблю. И телепрограммы. Ни одной не пропускаю. Супер книги у вас. «Как солить огурцы», «Квашеная капуста и блюда из свеклы». Вы гений!
Мне удалось высвободить руку.
— Извините, я тороплюсь, — сказала я, двигаясь по проходу.
Но отойти далеко не удалось. Цепкие пальцы схватили меня за локоть.
— Можно селфи?
Я не знала, как отделаться от назойливой особы, и уж в который раз возразила:
— Простите, я не являюсь автором кулинарных книг.
— Меня зовут Веруся, — зашептала женщина, — я вас узнала. Понимаю, вы хотите отдохнуть в тишине, ин когтя, поэтому не признаетесь, что звезда, но ради меня сделайте исключение. Никому не расскажу правду. Честное слово. Только один разочек. Селфеюшечку. Плииз.
— Я не имею отношения к Зинаиде Банкиной, — отбивалась я.
— Ясно, ясно, — кивала Веруся, — честное слово, не выдам вас. Пусть меня режут, бьют, в кипятке варят! Ни гугушечки о том, что в «Теремке» сама Зинаида Банкина балдеет. Нема, как памятник великому поэту Маразму!
— Был такой? — поразилась я.
— Не знаете? — в свою очередь, удивилась фанатка солений. — Маразм Нотрдамский! Я ездила в Европу, видела его статую.
— Эразм Ротердамский, — догадалась я и совершила ошибку.
— Точно, — заликовала Верочка, — он самый и есть. Ну что, так и будете прикидываться, что не пишете великих книг? Только писатели про Маразма знают. Ну еще такие, как я, которые литературой и культурой увлекаются. Умоляю. Селфеюшечку. Одну!
Мне стало понятно: лучше назваться Банкиной, все равно тетка не отстанет.
— Хорошо, — сдалась я.
— У-и-и-и! — завизжала тетка. — У-и-и-и-и!
— Пожалуйста, тише, — попросила я.
— Ой, простите, — испугалась Вера, вынимая телефон, — от радости не сдержалась! Ща. Секундос. У меня трубка тормозная. Улыбочку, смотрим вместе в дырочку.
Я застыла с растянутыми губами и через секунд двадцать спросила:
— Все?
— Не-а, погодите, он думает.
В тот же момент раздался громкий щелчок, мне в глаза ударил яркий пучок света. Я вмиг ослепла.
В мою щеку ткнулось что-то мокрое, послышалось смачное: чмок!
— Вы душенька, — заорала прямо в мое ухо Вера, — такая же милая, как по телику. Только на лицо страшная и волосы как шерсть у мексиканской лысой собачки. Но ведь главное душа! Спасибо за доброту! Автограф подарили, селфюшечку сделали. Вы теперь мой двойной кумир! Не то что одна телеведущая! Так меня лесом послала, что я теперь икаю, когда она на экране вся красивая нарисовывается.
— Лампа! Ты принесла подарок? — закричало голосом Кисы странное существо, похожее на бильярдный шар, только размером с журнальный столик. Из шара торчали две тонкие ноги в желтых колготках и такого же цвета кроссовках.
— Да, — ответила я, подходя ближе. — Вы кто?
— Не узнала, — радостно заверещал шар. — Колобок! И я Киса. Видишь? Там дырочки сделаны. За ними мои глазки и рот. У меня самый лучший костюм. Купила подарок? Какой?
— Шоколадную фигурку в виде цветочка, — ответила я.
— Здорово, — обрадовалась Киса.
— Просим всех сесть, — ожил динамик. — Наш вечер, посвященный лучшему в Европе санаторию, начинается.
Глава 30
Если вы когда-то окончили консерваторию, то, будучи даже неудачливой, никому не нужной арфисткой, давным-давно забывшей про инструмент, не сможете наслаждаться пением звезды по имени Холли. Куда мне деть музыкальный слух? Старательно улыбаясь, я пыталась не слушать звуки, которые издавала девушка, но она орала так громко, что у меня заломило зубы.
— Пою только вживую, — объявила дива в перерыве между очередными зонгами.
Из моей груди вырвался тяжелый вздох. В некоторых случаях «фанера» бывает спасением для слишком нервного слушателя, который знает про мажорные и минорные тональности и не путает тональный круг с тональным кремом. Когда на сцене появилась Маргарита в бархатном платье и объявила:
— А сейчас проводим лучшую звезду России аплодисментами, — я на радостях так забила в ладоши, что сломала ноготь на указательном пальце.
— А теперь смотрим пьесу, посвященную санаторию, — провозгласила Лиза, тоже появляясь на подмостках. — Кто угадает, как она называется?
