Несмотря на это, США не останавливают сотрудничества с Россией.
Штаты рассчитывают, что возникшие разногласия не станут преградой для диалога с РФ.
Снова в Коряжме
Ветров оказался в тайге, зимой, вдалеке от жилья. Скафандр разрушился от перегрева при входе в атмосферу, космический комбинезон был порван и опален. Какая здесь все-таки тяжесть на Земле, как он мог жить здесь так долго, почти сорок лет, и не замечать этого? С огромным трудом, замерзший, оборванный, измученный и голодный, на пределе сил добрел он, дополз до населенных территорий. Его подобрали охотники в лесу недалеко от маленькой деревеньки. Отогрели, выходили, дали одежду. К весне Юрий восстановился. На вопросы новых товарищей отвечал односложно. Сказал, что из Петербурга, отстал от экспедиции геологов.
Документов нет, денег нет… Явиться в органы… Не поверят, а если дойдет до верха… Могут и убрать. И на поддержку вряд ли можно рассчитывать. Был бы жив Шельга, может, он и наладил бы связь с органами. Эх, отец, отец, зря я к тебе так стремился. А цыганка была права… Нашел-таки я свою любимую. Только счастья ни ей, ни мне это не принесло. Хотел помочь нашим там… Не верится даже. Что сейчас-то мне делать? Макс наверняка что-нибудь придумал бы… Да как к нему подступиться – и там поймают, и здесь арестуют, в тюрьму не хочется что-то, совсем не хочется. Макс для меня теперь так же далек, как эта небесная Луна.
Ветров добрался до Коряжмы под Котласом.
Пришел к Грише Монастырскому.
– Хотелось бы пожить с тобой маленько – месяц, два – до лета хотя бы.
– Эт-ты, что ли, что на Сергуньку похож? Как зовут-то тебя? Юрий, хорошее имя. Георгий-победоносец. Не похож ты нонче на Победоносца, совсем не похож. Исхудал что-то, да пооборвался, а узнать все одно можно. Случилось что? Ну ладно, что случилось, то случилось. Рад я, что навестить меня решилси, ты мне ишо тогда понравился. Поживем вместе. Все веселей будя, да и в работе старику поможешь. Что, нашел ты Сергуньку? Молчишь, вижу, что нашел. Настырный какой. Неужли там, на Луне аж побывал? Настырный, настырный… А того, что поперек себя ширше, видел? – с косичкой который. Чего это я разболтался? Говорят: язык до Киева доведет, а может, и до тюрьмы. Язык мой – враг мой: прежде ума рыщет, беды на сваю голову ищет. Язык спереди ног бежит. За плохой язык хорошу голову потерять можно. Ежли боишься – не говори, а коли уж сказал – так и не бойся. Народна-блин мудрость. А с другой стороны: хороша беседа – не хуже обеда. В общем, располажайся, отдыхай. Сего дни баньку справим, а завтра на рыбаловку вместяк пойдем. Ты слово сдержал: сказал «Приеду» и приехал. И я слово свое сдержу. Пригласил тебя – добро пожаловать в Коряжму!
Ветров устроился рабочим на стройке. Приобрел на рынке какие-то документы, переклеил фотографию. Весна, но здесь, на Севере, еще совсем холодно, мороз. После работы садился он на лавочку, курил, расстегнув ватник, смотрел на Луну, думал о том, что там, далеко, бесконечно далеко осталось его сердце. «Эй, Луна, не печалься… Юрка еще вернется на свою вторую родину. Вернется, вернется, как вернуться-то? Ну, один раз добрался. В первый раз всегда труднее. И теперь, поди, тоже доберусь. Вторая родина – вот как все обернулось. Коварная родина, что у тебя за мысли, Луна, не хочешь со мной поделиться? „Жизнь – это дерзкое приключение, либо ничто“. Кто это сказал – Дэвид Свенсон, что ли? Кто я теперь – прежний Юра Ветров или так и остался его лунным аватаром? Нет уж прежнего Юры Ветрова – земная тяжесть вернулась, а он не вернулся. Фу! – один только воздух, одни воспоминания. Да и остались ли эти воспоминания, может, это только сон о прежней земной жизни? Сон лунного Йодгара о прежней жизни на Земле. Почему сон – а сын мой, Сережа, святым духом появился, что ли? Надо на Луну возвращаться, надо бы нашим помочь там. Вот Сережу повидаю, и махну туда! Там много дел накопилось, там Мэри… Хочешь сеять добро, святой Антоний, праведник из Петербурга, энтузиаст виртуальных плазменных структур? „В мире абсолютного добра не существует – его невозможно ни описать, ни достичь“, – отстань ты от меня, проклятый Свенсон, со своими нравоучениями, тоже мне, умник индусский, с тебя, кстати, все ошибки и срывы и начинались. Делом надо заниматься, а не мудрствовать».
Купил направленную КВ антенну, установил на вершине небольшой сопки, направил на Луну. Подключил приемник. Приходил по ночам, шарил по диапазонам. Наконец нашел. Повторяющийся сигнал. Связь плохая… Через шумы и щелчки… Ему показалось, что он услышал далекий, еле слышный женский голос: «Юрий, Юрий, я жду тебя… Юрий, Юрий, я жду тебя». А однажды – может, почудилось? – «Я тебя никогда не забуду…». На ломаном русском языке. Не уберег я свою любовь. Не сохранил. Вот и стал «магардо». Все, как цыганка сказала, так и случилось. Нет мне прощения.
На железнодорожном вокзале в Котласе из вагона вышел невысокий подтянутый мужчина в демисезонном пальто без шапки. Тепло, солнышко, весна и здесь вступает в свои права. Гладко выбрита голова, густая черная борода. Дежуривший на перроне внушительного вида молодой полицейский сделал стойку. Откуда приехал этот абрек, Кавказ, Ближний Восток? Бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Подзаработать тоже не мешало бы, детишкам на молочишко.
– Сержант Громыхайло. Ваши документы.
Приезжий щурится на солнце, не торопясь расстегивает пальто, достает и показывает корочки. Сержант вытягивается в струнку, отдает честь.
– Извините, товарищ полковник, обязан проверять.
– Вольно, сержант. Я ведь в штатском. Значит, не полковник. Просто Владимир Владимирович. Расслабьтесь, сержант. Объясните лучше, как мне до Коряжмы добраться?
В кармане полковника зажужжал телефон. Он отошел в сторону.
– Алло, это ты, Инга? Да вот, в Котласе на перроне. Доберусь до места, позвоню. Слушай, как ты это сделала? Система не могла найти, Наливайко не смог. Сам Даниил Александрович… А ты разыскала. Похоже, ты еще любишь его, колись. Кого, кого? Не меня же, его и любишь.
– Куда мне, старой кобыле? Все в прошлом. Отцвели-и-и уж давно-о-о хризантемы в саду-у-у… Кстати, можешь говорить мне «Инна», передача кодируется. А рядом с тобой никого нет, я уже проверила. Между прочим, Инга твоя вот-вот умрет. Останется только Инна.
В общем так. Отвезешь Юрку в теплые края – отмоешь, отогреешь, приведешь в чувство. И в Центр подготовки. Скажешь, что здесь был наставник, встречался на самом высшем. Дал добро на русскую экспедицию. Готовим десять кораблей – сто человек десант, подготовленные мужики, пора уже там, у вас, порядок наводить. Селениты современное оружие дадут.
– Сам наставник был? Тантризмом, что ли, занималась с ним?
– Что за шутки, Вовик, ты языку-то волю не давай, что за непристойные намеки в адрес немолодой дамы?
– Знаю, какая ты немолодая. Даниил Александрович месяц не мог прийти в себя после встречи с тобой. Произвела впечатление. Можно сказать, фурор. Как тебя вспомнит, сразу приступ тахикардии начинается. А его молодые помощники до сих пор бредят: «Ах, Инга Шторм, ах, Инга Шторм!»
