Есть всё: мемуарная литература, исторические описания, справочные материалы. Но вот с качеством и достоверностью источников проблема существует. И она в первую очередь в почти полном отсутствии официальных отчетов, особенно русских.
[37] Понятно, что в условиях неблагоприятно начавшейся военной кампании некогда было тратить время на расписывание её хода. Да и князю А.С. Меншикову
[38] явно не хотелось давать отчет о своем военном поражении, понимая, что обвинений в личной причастности ему не избежать. Кстати, подобное явление стало во время сплошных поражений Крымской кампании системой, плавно перейдя от Меншикова к его преемнику на должности князю М.Д. Горчакову.
[39]
Оставлять документы, свидетельствующие о своей роли в поражениях, было просто глупо. А так как кампанию в России почти официально прозвали севастопольским разгромом,
[40] то и опасно. Поэтому дошедшее до нас — это в лучшем случае воспоминания очевидцев, в которых при внимательном изучении обнаруживается целый ряд неточностей, некоторые из них допущены явно умышленно. Цели преследовались разные. Если мы их видим у старших начальников, то есть тех, чьи действия в сражении в той или иной степени определили его исход, то противоречия мотивируются самооправданием. Цель очевидна — за этим стоит плохо прикрытая попытка обойти истинные причины поражения, выгородить себя.
Начальники полкового, батальонного и ротного звеньев более откровенны в деталях, ибо писали по принципу: «что видел, о том и говорю». От них чаще всего мало что зависело, и они пытаются быть объективными, но не умалять своей роли и значения подчиненного подразделения.
Отдельные источники представляют собой панегирик заслуг начальника или лиц, приближенных ко двору. Это в большей степени свойственно людям, с их помощью самим пытавшимся войти в историю: адъютантам, чинам штаба и сопровождавших армию журналистам. Есть и откровенное восхваление собственных доблестей. Хотя нельзя не согласиться с легендарным бисмарковским «Нигде так не врут, как на войне…»,
[41] признаем — после войны начинают сочинять еще больше. Особенно бушует воображение винтиков военной машины — рядовых и сержантов. Иногда они делают это столь убедительно, что ловишь себя на невольном желании безоговорочно поверить. Хотя при некотором старании и из самых невероятных сочинений можно выудить нужный объем интересной информации.
К сожалению, заранее предвижу критику в адрес автора, связанную с преобладающим в сочинении взглядом на сражение со стороны союзников и использование иностранных источников. Да, я не спорю, но действительно — в сравнении с французскими и английскими очень мало воспоминаний о сражении, трезво анализирующих его ход, оставлено русскими участниками. Складывается ощущение, что каждый офицер или сержант союзных армий стремился оставить потомкам память о своем доблестном участии в Крымской войне. У нас хуже. Не спорю, я не использовал абсолютно все источники, имеющие место быть, а только те, которые смог найти. Но то, что я обнаружил, позволяет сделать определенные выводы. Например, для российской армии характерно малое число свидетельств современников из числа рядового или унтер-офицерского состава. Точнее, есть, но они сумбурны и не всегда точны. Чаще всего это записки из бесед с нижними чинами, перенесенные на бумагу с чужих слов, обработанные и отредактированные. Вообще, к солдатским воспоминаниям, кто бы ни был их автором, нужно относиться осторожно. Даже при том, что русский солдат гораздо меньше, чем английский, старался показать важность своей роли в событии.
3-го Пехотного корпуса. Участвовал в подавлении Польского восстания 1830–1834 гг. и Венгерской революции 1848–1849 гг. С началом Крымской войны 1853–1856 гг. командовал войсками, действовавшими на Дунае. С 24 февраля 1855 г — главнокомандующий войсками в Крыму В тяжелой обстановке проявил нерешительность, проиграл сражение на Черной речке (4 августа 1855 г.) и не сумел оказать необходимую помощь войскам, оборонявшим Севастополь. По его приказурусские войска оставили южную часть города. В 1856 г. был назначен наместником Царства Польского.
Но одно стало ясно сразу, как только начался процесс изучения источников. События этого дня оказались настолько запутанными, что дел по развязыванию этого гордиева узла хватит всем и надолго. Потому мои многочисленные оппоненты могут не волноваться — скучать не придется, только работайте.
КАК ПИШУТ
Мы поняли, что пишут, писали и будут писать много. Теперь сделаем попытку разобраться в качестве. Бумага все стерпит, но вот читатель далеко не все вытерпеть может.
Вскоре после высадки союзников в Крыму и Альминского сражения, по воспоминаниям А.Ф. Погосского,
[42] выяснилось, что ни один из его участников не мог толком понять, что же произошло. Наступило массовое потрясение, эмоциональный момент истины, когда каждый искал свой ответ на вопрос: почему армия, готовая шапками закидать неприятеля, достаточно многочисленная, сытая, в основной своей части свежая, полная сил и энергии, настроенная на сокрушение врага и его разгром, потерпела столь неожиданное поражение? И не просто поражение, а обидный и чувствительный удар по самолюбию воспитанного на прошлых победах русского солдата и офицера. И от кого! Его нанесли батальоны и батареи союзных войск, измотанных болезнями, уставших, полуголодных, обессилевших после нескольких дней пребывания в Крыму на чужой, для них незнакомой негостеприимной земле. Может быть, поверим адмиралу британскому Слейду, считавшему, что армия рабов в солдатских мундирах не будет сражаться с энтузиазмом?
