Складывается впечатление, что все вроде бы и хотят быть где-то рядом с войсками, но, желательно, не взваливая поверх эполет груз ответственности. По-своему они правы: последний, взявший на себя командование, в итоге был бы назначен ответственным за все.
Отведя расстроенную пехоту, русские прикрылись мощными заслонами артиллерии. Кавалерия также не отошла, оставаясь в складках местности в готовности сдерживать попытки продвижения многочисленной неприятельской кавалерии: «В то время как 5-я дивизия устраивалась в лощине, Уланский Ея Императорского Высочества Княгини Екатерины Михайловны полк был выдвинут на одну линию с этой дивизией и расположен шпалерою впереди нашего авангардного лагеря. Вероятно полагали, что неприятель будет так опрометчив, что оставив свою выгодную позицию, будет преследовать наши отступающие войска, — даст случай произвести несколько блистательных атак. Несколько ракет, пущенных с Сапун-горы в эту кавалерию, заставили ее отойти за 4-ю пехотную дивизию».
Обстрел ракетами был действительно на редкость удачным для еще не имевшего достаточной точности при стрельбе этого вида оружия. Его произвели по команде Боске, который наблюдал за сражением с Инкерманских высот. Генерал «…заметил, что в устье долины Шули стеснилась значительная масса неприятельской кавалерии и повозок, приказал стоявшей близ него ракетной батарее стрелять по ним. Это было исполнено и о брошенных ракетах пишут: «они падали с редким счастьем посреди кавалерии и артиллерийских парков и причинили там много беспорядков».
Вновь кавалерия демонстрирует свою бесполезность и неготовность примениться к новым требованиям военного искусства. Как британская при Альме, так и русская при Черной речке (как и при Альме), продолжают оставаться в роли безучастных зрителей. Не хотелось упрекать кавалеристов, да и наверное не их вина, что тактические принципы применения кавалерии на поле боя, заложенные еще в XVII-XVIII вв. к середине XIX в. безнадежно устарели.
5-я дивизия, оставив один батальон (3-й Архангелогородского полка) для прикрытия артиллерии, в 2 часа дня вернулась на Мекензиеву гору.
К 10 часам Горчаков отвел все войска, «…признав бесцельным проводить дальнейшие попытки атаки неприятельской позиции», от берега Черной речки к подножию Мекензиевых гор: «Войска отступили от правого берега Черной и выстроились на расстоянии малого пушечного выстрела от реки, имея левый фланг на северной части Телеграфной горы, а правый, составленный из кавалерии, — у подошвы последнего уступа Мекензиевых высот. В первой линии находилась артиллерия и кавалерия, во второй — пехотные дивизии».
В таком расположении русские оставались четыре часа. Горчаков надеялся, что «…неприятель, стянув свои войска, перейдет через р. Черную и атакует нашу позицию, где мы могли его встретить сильным огнем артиллерии и потом атаковать его: но он этого не сделал, почему, не имея возможности оставаться долее на местах, где не было воды, войска наши получили приказание возвратиться на Мекензиеву позицию».
ПОЛЕ СМЕРТИ
К 10 часам
сражение завершилось. Вспаханное ураганным артиллерийским огнем огромное пространство перед Федюхиными высотами не поддавалось описанию, настолько ужасное зрелище оно представляло: «Подступы к Черной, как с нашей, так и с противоположной стороны были завалены телами».
Бой за горжу Малахова кургана. 1855 г. Худ. А. Ивон.
Человеческое мясо было перемешано с пудами свинца, чугуна и стали. Французских солдат потрясло число ядер и осколков, усеявших землю вдоль Черной. «Их было столько, сколько пуха весной».
Штаб Боске выехал к Черной немедленно после окончания боя. Увидев массы жертв, Боске приказал «…подобрать раненых обеих армий — русские были вынуждены покинуть своих. Эта грустная неприятная работа была едва закончена к ночи — столь огромное количество жертв».
Сотни убитых и раненых лежали на открытой местности, в оврагах и ямах вдоль всего берега реки Черной, свидетельствуя об ожесточенной борьбе и наглядно демонстрируя трагедию поражения. Следы крови вели к ложбинам, куда отползали раненые, пытаясь укрыться от пуль и картечи: «…Вся земля между рекой и каналом была усыпана трупами, вокруг моста и даже в реке они были навалены один на другой. После боя мы похоронили всех, что лежали на левом берегу. Подобрать раненых на правом берегу было невозможно, потому что всякий раз, как наши солдаты пересекали с этим намерением реку, русские вели огонь изо всех своих батарей».
Французы долгое время после окончания войны обвиняли русских в том, что их артиллерия не давала длительное время приступить к уборке раненых и убитых. В 1857 г. известный врач Люсьен Воден, будучи сам свидетелем сражения за Севастополь опубликовал статью в “Revue des Deux Mondes”, где писал: «Если двигаться по долине реки Черная, слева можно наблюдать откосы холмов Мекензи — настоящие неприступные вертикальные стены. Через расположенный в середине этого укрепления проем можно было бы предпринять его штурм, если бы он не был укреплен сзади тремя земляными валами. Эти уступы русские уставили пушками: отсюда вели огонь артиллерийские батареи, печально прославившиеся во время битвы «у Трактира» тем, что обстреливали врачей и санитаров, которые перевязывали и выносили с поля боя раненых русских воинов. Такое уже случалось после сражения при Инкермане. Русское правительство резко осудило эти варварские акции…».
Оставим на совести известного медика и общественного деятеля обвинения в адрес русских артиллеристов. Подобным грешили все участники войны. Но здравый смысл в предложениях Бодена был: «Этих ошибок можно было бы избежать, если бы все государства договорились о том, чтобы врачи и санитарный персонал имели единую для армий всех государств отличительную эмблему, по которой обе стороны легко могли бы их распознать».
Боден умер вскоре от болезни, которой заразился в Крыму. Сама же эта благородная идея, утратившая после его смерти своего лучшего защитника, была возрождена несколько позже в виде существующего и поныне Международного Красного Креста.
Английский подполковник Кемпбелл из 46-го полка, посетивший поле сражения был поражен увиденным, хотя был ветераном нескольких боев с русскими, в том числе при Инкермане: «Я пришел на поле боя сегодня утром. Это было такое же вызывающее отвращение зрелище, как и виденные мной ранее. Кучи мертвых людей, больше напоминающих своими длинными коричневыми одеждами крестьян, нежели солдат, раненые лошади, разбитое оружие и все остальные приметы ужаса, которые всякий раз, когда я их вижу, вызывают отвращение к моей работе. Я увидел более 1000 мертвых русских и около 250 или 300 раненых, хотя французы были заняты более двадцати четырех часов, собирая оставшихся. Мертвые лежали так же плотно, как при Инкермане или после вылазки 22 марта».
Русские войска отводились на исходные позиции, откуда, собственно, они несколько часов назад выдвигались к Черной. С этого времени и до окончания Крымской войны центр русской позиции «…располагался в районе хутора Меккензи и развалин крепости Каламита в Инкермане, левый фланг проходил по высотам на правом берегу реки Черной над селением Чоргунь и далее до Верхнего Бельбека. На горах, отделяющих Байдарскую долину, занятую французами, от Южного берега Крыма, находились русские и французские посты».
