Для Меншикова это был успех. Тем более достигнутый всего лишь одной пехотной и одной кавалерийской бригадой, тем более сразу после успешного отражения бомбардирования. Победа льстила, и главнокомандующий отправил депешу «с известием о доблестном деле 12-й дивизии» М.Д. Горчакову, «возвратив» с ней племянника князя.
Утешение проигравшим
Как известно, англичане своих солдат и офицеров наградами не баловали. Когда была учреждена медаль за Крымскую кампанию, Королева долго колебалась с решением об учреждении планки “Balaklava” для Крымской медали, понимая сомнительность этого события.
Пожалуй, она была права. По большому счету награждать было не за что. Самоубийственная атака Легкой бригады до сих пор не получила однозначной оценки, мнения о ней часто полярные: от самопожертвования до результата «…смешения грубых ошибок, гордости и имбецильности».
Чаще всего ее считают одним из самых бесполезных подвигов в военной истории.
В американской военно-исследовательской среде чаще всего говорят о ней как, скорее, самоубийственной ненужной ошибке, чем героическом и смелом поступке.
Но в конце 1854 г. о событии знал ограниченный круг общества, и никаких разговоров о награде не могло идти, так как в правительстве предпочитали, чтобы о случившемся вообще никто ничего и никогда не узнал. Но когда улицы Лондона увидели эвакуированных из Крыма искалеченных кавалеристов, а благодаря средствам массовой информации о нем все-таки стало известно широкому общественному мнению, то нужно было решать. В конце концов, героические неудачи всегда могли вдохновлять больше, чем победы.
В большей степени в угоду этому самому общественному мнению 23 февраля 1855 г. планку “Balaklava” утвердили. Этому предшествовал правительственный скандал с участием таких лиц, как герцог Ньюкасл, лорд Пальмерстон, принц Альберт и др. На заседании Парламента 25 января 1855 г. было заявлено, что Королева Виктория сделала настоящий подарок для своих солдат, наградив их медалью с планками «Альма» и «Инкерман» за две добытые выдающиеся победы. В то же время внимание палаты лордов было обращено на незаслуженное игнорирование мужества английских солдат 93-го полка, Бригады тяжелой кавалерии и особенно жертвенность Легкой бригады под Балаклавой в октябре 1854 г.
В конце концов, хотя единственной пехотной частью, сражавшейся в полном составе при Балаклаве, был 93-й полк, медалями с этой планкой были награждены едва ли не все другие полки, которые только подходили к полю сражения.
ЗНАЧЕНИЕ БАЛАКЛАВСКОГО СРАЖЕНИЯ
«Изведал враг в тот день немало…»
М.Ю. Лермонтов, «Бородино».
Моральное
В этом смысле Балаклава — очевидная победа Русской армии, укрепившая в войсках и моряках Черноморского флота, тем более после успешно отраженной бомбардировки Севастополя, веру в свои силы, в возможность разгрома неприятеля, вторгшегося на землю Отечества. Удачное, хотя и не убедительно победное действие русских войск под Балаклавой благотворно сказалось на морально-психологическом состоянии гарнизона Севастополя. Защитники крепости, не имевшие до этого времени ни одного спокойного дня, изнуренные «…оборонительными работами и постоянным ожиданием штурма», торжествовали.
«13 числа вечером пришло в Севастополь известие о победе, одержанной на Черной речке нашими войсками под командой генерала Липранди. Солдаты кричали «ура!». Все были в восторге; у всех защитников Севастополя лица были веселы. Много эта победа возвысила дух наших войск; надежда к нам воротилась».
Только подходивший к Севастополю со своим полком Алабин весть о Балаклавском сражении услышал в Дуванкое: «…Весть о победе Липранди подтвердилась рассказами официальных лиц и приказом князя Меншикова. Слава Богу за дарование нам первого успеха над врагом в эту кампанию на своей земле!».
Он же заметил еще один признак улучшения морального состояния гарнизона — в Севастополе появился рынок трофейного имущества, на котором торговали всем, что удалось добыть у неприятеля.
«Двигаясь великолепным ущельем, мы часто встречали признаки победы 13-го октября. Множество солдат щеголяло чем-нибудь английским, или французским: на одном английская военная шинель, на другом фуражка с английскою высечкой, у того славная походная баклажка через плечо. Со стороны странно было смотреть на эти украшения: но солдаты носили их с гордостью как вывеску совершенного ими подвига, хотя большинство носивших эти украшения, как оказывалось по справке, не были в Балаклавском сражении, а, состоя в должности артельщиков или каптенармусов, получили эти трофеи от солдат в подарки или променяли на что-нибудь более пригодное солдату».
Сами солдаты Русской армии отнеслись к победе под Балаклавой как к началу череды побед, которые обязательно должны были закончиться поражением неприятеля и его изгнанием из России. А.Ф. Погосский записал такой солдатский разговор: «…это все репетичка идет, а настоящие дела впереди».
В английскую военную историю сражение под Балаклавой вошло, с одной стороны, как образец преданности, дисциплины и мужества в достижении дела, а с другой — как пример некомпетентности, тщетности, бесполезности затраченных усилий, плохой организации. Калторп назвал потери, понесенные англичанами в этот день, невосполнимыми и бессмысленными.
Интересно, что иногда сами англичане оценивают свое командование и его роль в Балаклавской трагедии гораздо жестче, чем наши отечественные военные историки. Возведенная в ранг искусства, военная безалаберность порученного дилетантам штаба привела армию в этот день к упущенным возможностям. Однажды пришлось услышать, что если во время Первой мировой войны немецкие офицеры называли войска английского экспедиционного корпуса не иначе, как львами, руководимыми ослами, то руководство Английской армией при Балаклаве было даже не ослами, а находилось где-то на уровне плоских червей.
Один из ярчайших представителей этого класса, генерал-майор Кардиган, вошел в историю не как военачальник, а как изобретатель модного тренда и вишневых брюк его любимого гусарского полка. Другой, генерал-лейтенант Лукан, стал известен больше как главный интриган английского штаба, чем командир кавалерийской дивизии.
С такими старшими начальниками Крымская экспедиция с самого начала больше напоминала неотвратимую управляемую катастрофу, чем намеченную победоносную войну. Скарлет, единственный из них, кто старался взять в свой штаб офицеров с военным опытом, был скорее исключением, чем нормой, но и его военные дарования не выходили за тактический уровень и ограничивались исключительно личной храбростью. Остальные предпочитали держать на «теплых» местах рядом с собой родственников.
Что касается поэтического воспевания сражения в стихах Теннисона, то в военной среде России никогда не относились к ним с чувствами, схожими с британскими, а самого автора относили к числу «поборников всеобщего мира», чьи «…слащавые мечтательные фразы толкуют о том времени, когда барабан перестанет бить и знамена перестанут развеваться».
Что делать, иногда героические неудачи могут вдохновлять больше, чем безвестные подвиги…
