Когда Серые уже увязли в схватке, в строй врезались иннисикиллингцы, которые и обеспечили успех, отчасти дезорганизовав первые ряды гусар. На этом все закончилось. Судя по тому, что большая часть эскадронов второй линии русских даже вступила в дело, англичане лишь теснили их, пытаясь холодным орудием проложить себе дорогу.
Хотя большинство британцев и рисовало картину полного обращения в бегство центра русской кавалерии (например, «… обратила в бегство расстроенную массу»), не думаю, что это соответствовало истине.
Фланговый удар королевских драгун
Особенно чувствительным оказался фланговый удар 1-го Королевского полка. Того самого, который Скарлет предусмотрительно держал в стороне. Его командир, полковник Йорк, начал движение одновременно с основной массой бригады. Арбузов не ошибается, когда говорит, что его эскадрону пришлось сцепиться с полком «…гвардейских драгунов Королевы Виктории».
Произошло это потому, что, перестраивая бригаду, Халецкий, пытаясь принять на себя удар Серых шотландцев, сместил линию влево — и правофланговые эскадроны второй линии гусар оказались открытыми.
Англичане не понесли тяжелых потерь, да и сильной рубки там не было. Больше всех пострадал сам командир, полковник Йорк, возможно, и сцепившийся с Арбузовым (исключительно предположение автора, исходящее из того, что командир лейб-эскадрона должен был находиться на правом фланге, по которому и пришелся удар драгунов) и закончивший схватку с переломанными ногами.
Большинство исследователей почему-то рисуют схватку Тяжелой бригады и русских гусар только как лобовое фронтальное столкновение, не задумываясь, что некоторые английские командиры были умнее, чем их начальники.
Скарлет был не Лукан и тем более не Кардиган. У него хватило ума распределить свои силы, численно меньшие русских, так рационально, что это самое численное превосходство противника было сведено на нет.
Мы уже говорили подробно, что если русские действовали одной массой, то бригада англичан была разделена на три части, из которых ни одна не наносила лобового удара, а била по флангам и даже по тылу гусар.
Если бы удар пришелся по фронту, то никакого сомнения — русские просто смяли бы англичан и рассеяли их по окрестности. В нашем случае англичане сделали то, что должны были сделать: остановили противника.
Но почему англичане не предприняли никаких дальнейших решительных действий для ее окончательного разгрома? Хибберт объяснял отсутствие преследования русских Тяжелой бригадой тем, что она якобы потеряла строй.
Суитман объяснял обеспокоенность Скарлета тем, что, увлекшись преследованием, драгуны окажутся под губительным огнем российской артиллерии с Федюхиных высот.
Думаю, не прав ни тот, ни другой. Скорее всего, русские если и были расстроены, но далеко не разбиты, боевой порядок не потеряли, оставаясь в строю эскадронов и дивизионов. Гудман из 5-го и упомянутый уже Форрест из 4-го полка констатировали, что они быстро привели себя в порядок.
Как бы там ни было, но обстановка для российских гусар складывалась неблагоприятно. Даже если предположить, что Тяжелая кавалерийская бригада отступила с потерями, она не была уничтожена и сохранила боеспособность.
На правом фланге, относительно двух российских гусарских полков, в боевых порядках, готовая к атаке, стояла Легкая бригада. На левом — пехота. В глубине, за Легкой бригадой, в сторону Сапун-горы, подошли французская пехота и кавалерия, в сторону Кадыкоя по направлению к Балаклаве выстроился 93-й полк, за ним, на некотором расстоянии, английская артиллерия. Рыжов оказался на территории, полностью занятой неприятелем, под огнем его артиллерии и пехоты, что, скорее всего, закончилось бы окружением, а далее — либо уничтожением, либо пленом бригады. Потому сохранившие управление командиры полков и дивизионов приняли разумное решение: отказаться от дальнейшего наступления и вернуться на исходные позиции.
Если вновь вернуться к спортивной терминологии, насколько она уместна к данному событию, конечно, то схватка как таковая закончилась ничем. Англичане сделали свое дело, остановив русских, русские сделали свою работу, вдоволь «потоптавшись» на кавалерийском лагере, и самое главное — отвлекли внимание англичан от обустройства главных сил на взятых у турок редутах. Для Лукана и Скарлета оставление российской кавалерией поля боя, конечно же, выглядело как отступление, о чем не преминули в скором времени написать английские очевидцы и исследователи.
Рыжов тоже посчитал свое дело правым и написал если не о разгроме, так о тяжелом поражении англичан: «…С помощью Божией конец для нас был славный. Гусары, рубившись на месте минут семь, хотя и понесли значительную потерю … заставили, однако, стойкого врага показать нам тыл. Английская кавалерия, повернув назад, скрылась за свою пехоту. Бросившихся за ними гусар я признал необходимым остановить, сочтя этот момент самым удобным для возвращения. Тут же под самым сильным огнем с неприятельской батареи от Кадыкиоя сколько возможно было я построил их и в порядке, в глазах нашего отряда, спустился с горы на место, которое следовало занять кавалерии, построил вновь в две линии, заняв всю поперечную часть долины, указал места артиллерии и велел снять орудия с передков».
Что ж, даже если мы сделаем вид, что поверили генералу, то те, кто был в этот день у Балаклавы, не слишком страдали оптимизмом. Липранди, от греха подальше, ни словом не обмолвился о результатах атаки кавалерии и вообще о ее случае. Иначе ему пришлось бы думать, на что списать потерю почти двух сотен людей и лошадей, испортив общую неплохую в целом картину боевого дня. Не думаю, что он хотел ее скрыть, просто по сравнению с уже достигнутым успехом значение действий кавалерии было не таким большим. Ничего выдающегося не было совершено. Хотя Рыжов допустил целую связку ошибок, ни одна из них не носила и не могла носить характер роковой. Ну и, конечно, Липранди не хотел стать жертвой обвинений Рыжова в отказе о выделении сопровождающего офицера штаба.
Правда участники этого кавалерийского противостояния считали иначе, в их воспоминаниях часто скользила обида от непризнания самого факта боя: «В реляции этого дня, не знаю почему, ничего не было сказано об этой замечательной атаке; а она, по всей справедливости, должна занять почетное место не только в истории нашего полка, но и вообще в истории русской кавалерии».
Их можно понять, выйдя из ожесточенной схватки, они желали стимулирования своей храбрости.
17-й уланский (17th Regiment of (Light) Dragoons (Lancers) полк в бою 25 октября 1854 г. Рисунок Ричарда Вудвила.
У самого Рыжова по этому поводу было свое мнение, и я боюсь его даже оспаривать: «Я прослужил сорок два года, сделал десять кампаний, был во многих великих, как, например, Кульм, Лейпциг, Париж и других сражениях, но никогда не видал кавалерийской атаки, в которой обе стороны, в равном ожесточении, стойкости и, можно сказать, упорстве рубились на месте такое продолжительное время, да и в военной истории кавалерийских атак немного встретишь таких примеров… Атака эта самыми недоброжелательными для нас людьми не может быть названа иначе как самою смелою, решительною, образцового и в своё время займет местечко в истории кавалерийских дел».
