Шотландские Серые в бою под Балаклавой 13(25) октября 1854 г.
На более низком уровне штабная культура и организационная дисциплина были скорее исключением, чем необходимым для нормального ведения войны правилом. В одном из официальных донесений 1856 г. говорилось: «…Едва ли три четверти полка постоянно несут службу, потому что несмотря на строгость и надзор высшего начальства все, кто только приказывать может, начиная от полкового командира до фельдфебеля, непременно скрывают людей сверх положенного на расходы и командировки из числа нижних чинов. Учесть эти командировки и наблюсти за верностью расходов нет никаких средств. Закоренелая привычка, так сказать, красть людей не искоренилась».
На полковом уровне было совсем плохо. Один из полковых командиров, князь Урусов (командир Полтавского пехотного полка) вспоминал после Крымской войны: «…Офицеры произвольно прикомандировывали к себе строевых как и сколько заблагорассудится; командиры утопали в роскоши. Дрались вообще превосходно, но все ли дрались, все ли выходили в строй? Теперь сделается, может быть, понятным, почему на Альме не было войска, под Инкерманом опять не было и т.д.».
Все вышесказанное приводит к выводу, что учитывая условия службы, время года, ход боевых действий, организацию тыла, в строю полков могло отсутствовать от 25 до 30 процентов личного состава. С разрешения читателя я не буду расшифровывать систему подсчета, она настолько же проста, насколько и скучна, потому просто выведем цифру наличия личного состава в эскадронах: 75–85 чел. Не более. Как аргумент вспомним, что у Арбузова говорится о пошедших в бой 12 рядах во взводе, то есть 24 чел. С офицерами — почти 100 чел. Но это лейб-эскадрон, лучший и самый укомплектованный.
В других меньше. Рыжов уже сказал, что не более 10 рядов во взводах, то есть не более 20 чел.
Значит в двух полках (13 эскадронах на момент боя) в лучшем случае 1000–1100 человек. Может, и меньше. Привычная цифра в 3000 чел. — это два кавалерийских полка в их почти штатном составе, то есть с полностью укомплектованными подразделениями.
А это, признаем, сильно меняет картину произошедшего спустя несколько минут.
Что же тогда говорить о противниках, которые, как утверждают англичане, были числом как минимум в три раза меньше. Сами британцы не любят называть общую численность полков в день сражения.
Но отдельные популярные источники, на которые часто ссылаются современные исследователи, называют ее в 900 чел.
Еще говорят о 800.
Мы возьмем за основу приведенную ранее численность полков по исследованию сражения английскими авторами братьями Джоном и Борисом Молло. Это как раз и будет максимум 900, минимум 800 человек.
Где-то за гусарами, но пока еще отдельно от них, движутся Уральский №1 казачий полк и три сотни Донского №53 полка. Это пока еще резерв, притом даже не Рыжова. Он в руках Липранди, который не торопится, не рискует отдать его не в самые умелые руки кавалерийского командира. Артиллерия к тому времени ушла от кавалерии, задействованная для атаки на редуты. Уланы Еропкина остаются на месте, уже не надеясь, что им придется сегодня вступить в бой.
Примерно в 8.30 русская кавалерия, «пройдя перевал между редутами №3 и №4»,
вошла на место английского лагеря.
Скорость движения невелика, «большая рысь».
Рыжов посчитал, что идти им долго, и решил экономить силы. В конце концов, задача не самая сложная — войти в оставленный неприятельский лагерь, погромить там что можно, а потом отойти, предоставив артиллерии испепелить то, что осталось. Тем более что сам Рыжов, похоже, еще не догадывается, что там ждет неприятельская кавалерия, он не может даже видеть ее.
Генерал-майор Джеймс Йорк Скарлет. Командир Тяжелой бригады. Рисунок Ф. Гранта (в Крыму — офицер 5-го гвардейского драгунского полка).
До этого места все, вроде бы, ясно. Редуты взяты, задача выполнена — Воронцовская дорога перешла под контроль русской армии, перестав быть кровеносной артерией осадных позиций союзников. Кавалерия в этом не участвовала, оставаясь в тылу, выполняя роль подвижного резерва. Теперь можно было и ей дать возможность поучаствовать в бою, разгромив неприятельский лагерь, упорно именуемый артиллерийским парком.
Что касается самого Рыжова, то он все еще не видит неприятельскую кавалерию, две бригады которой «…выстроились перед своим лагерем, скрытые от противника складкой местности».
Вскоре противники увидели друг друга — следовавший с частью Тяжелой бригады к Южной долине Скарлет, внезапно обнаружил у себя на фланге значительную массу русской конницы. Англичане отчетливо увидели две длинные линии кавалерии, которые медленно продвигались вперед, а потом вовсе остановились и сомкнулись, поразив Вудса великолепным зрелищем.
В этот самый момент Рыжов по необъяснимой причине совершает роковую ошибку — начинает тормозить движение: «…имея в виду, что мне предстояло пройти до неприятеля версты полторы; причем неизбежно лошади не имели бы такой силы, какая требовалась для атаки».
Торможение, естественно, приводит к тому, что державшие строй эскадроны начинают «налезать» друг на друга, терять интервалы, рвать дистанции. Тот строй, который недавно еще напоминал боевой порядок, рушится. Кавалерия, которой «…за всю войну представлялся в Балаклавском сражении единственный случай выстроить уставной боевой порядок, и тут она не могла этого сделать за недостатком времени и места».
Дальше вал ошибок нарастает, как снежный ком. Причина торможения отчасти становится понятной: Рыжов покидает бригаду и уезжает к Липранди. Генерал вдруг засомневался в правильности направления своего движения (никакого парка нет, а кавалерии неприятельской, которую даже не планировалось встретить, подозрительно много) и потребовал себе сопровождающего офицера из штаба.
Как и следовало ожидать, Липранди не понял: зачем бригаде, получившей частную задачу на ограниченном пространстве, где все ориентиры находятся в видимости а, сам Рыжов «знаком был с местностью по карте»,
еще и проводник? Более того, Липранди не может понять, почему командующий кавалерией вдруг бросил подчиненную ему бригаду (правда, формально он оставил при полках штатного командира — генерала Халецкого) и уехал за 2 км задавать вопросы, которые должны задаваться до боя, а не во время него.
Вероятно, командующий в раздражении отказал кавалерийскому начальнику и отправил назад к войскам, оставленным без управления. Рыжов пишет, что он вообще не собирался ни у кого просить разрешения на выделение сопровождающего, а просто потребовал, еще и в приказной форме, у одного из офицеров штаба Липранди следовать за собой. Когда тот отказался (будучи совершенно прав), генерал почти впадает в истерику: «имя этого господина не считаю нужным приводить».
