События под Балаклавой в отдельных случаях мало поддаются логике и потому не будем сравнивать их с играми, требующими напряжения ума. Тут больше действий и более уместен другой спорт, как в нашем случае — конный. Если уж речь зашла об аллегориях, то признаюсь, «лошадиное» сравнение — не моя выдумка. Это от Гоуинга, который, волею случая став зрителем сражения, написал в своих воспоминаниях: «Мы слышали пальбу под Балаклавой, но думали, что это перестрелка между турками и русскими, которая обычно заканчивается вничью. Увидали мы и ординарцев, и штабных офицеров, несущихся сломя голову, будто на скачках в Дерби».
Точно так же сказал француз Руссе, впоследствии метко назвавший кавалерийские схватки у Кадыкоя «кровавым стипль-чезом».
Действия русской кавалерии у Балаклавы подвержены нещадной, часто даже уничижительной критике как со стороны современников, так и в более поздних исследованиях. Мы не собираемся ни опровергать, ни подтверждать происходившее, тем более, что в этом нет никакого смысла.
Для русской кавалерии Балаклавское сражение — суровое испытание. Впервые с эпохи победоносных наполеоновских войн ей пришлось скрестить клинки с одной из европейских конниц. Можно сколько угодно говорить о грандиозных реформах Николая I, касающихся кавалерии, в том числе о тщательном изучении и внедрении опыта «грозной стратегической конницы Мюрата» эпохи побед начала века. Вот только к моменту апробирования этих реформ эпоха кавалерии в прежнем ее виде приблизилась к закату и Балаклаве суждено было стать одним из его рубежей.
В целом то, что случилось в этот день, много незначительнее внимания, которое оно к себе привлекло и продолжает привлекать. Особенно пугает повышенное внимание к мелочам, затеняющим детали намного более интересные и значимые.
Сержант 17-го уланского (17th Regiment of (Light) Dragoons (Lancers) полка. Рис. Ш. Пайоля.
Сержант 1-го Королевского (1st Royal Dragoons) драгунского полка. Рис. Ш. Пайоля.
Вся «кавалерийская суета» с обеих сторон свелась к совершенно бестолковым (сначала русским, потом английским) столкновениям и существенного влияния на ход и исход боя не оказала. Меншиков даже не указал на нее в своем рапорте об итогах дня.
Конные схватки этого дня внесли больший вклад в мировую литературу, чем в историю войн и военного искусства. Все без исключения их участники демонстрировали храбрость, индивидуальное искусство, но результат не стоил затраченных усилий, не говоря о жизнях людей, которые цены не имеют.
Балаклава началась для англичан столь же обычно, как почти все большие и малые сражения Крымской кампании, когда непринятие должных мер охранения не всегда проходит безнаказанно, а иногда за него приходится расплачиваться гибелью солдат и репутацией военачальников.
Это было тем более удивительно, что нападения русских ждали, к нему готовились, но… по привычке прозевали. Не удивительно — аванпостная и разведывательная служба англичанами по-прежнему неслась отвратительно.
Итак, русская кавалерия. События, в которых она стала главным действующим лицом, порождают много вопросов и дают мало на них ответов. Например, как получилось, что Липранди блестяще, можно сказать, академически организовавший взаимодействие пехоты, артиллерии, отдельных отрядов, взятие передовых позиций, затем совершенно логично расставивший свои войска на «шахматной доске» поля боя, вдруг перестает ими управлять.
До сих пор точно непонятно, кто и зачем отдал приказы на действия кавалерийской бригаде. Под словом «приказ» в данном случае я подразумеваю его классическое отдание и исполнение, а не «киношный» взмах рукой под истерические крики «все вперед!» или что-то в этом роде. Пара английских военачальников в этот день именно по такой схеме попыталась руководить войсками, и мы скоро узнаем, к чему это привело.
Начнем сначала. По диспозиции Липранди действует с целой кавалерийской бригадой: конницы в составе Чоргунского отряда более чем достаточно, но четкая задача для нее не указана, хотя общая задача Чоргунского отряда обозначена четко: атака редутов.
Конечно, особенно страшного ничего в этом нет. Для усиления войск, перекрывших коммуникацию союзников, действующих на широком пространстве с наличием открытых флангов, конница очень даже к месту.
Тем более для закрепления на занятых укреплениях будет важно удерживать какое-то время за собой обширную территорию, не давая неприятелю принять меры для ее возвращения или его же попыткам помешать русским огнем нескольких выдвинутых вперед батарей.
Сам Рыжов в своих воспоминаниях туманно, нехотя, говорит о полученной задаче и, похоже, преднамеренно уходит от точного ответа на вопрос: что же, собственно, требовалось от него — как командующего конницей — в бою. По его словам, бригаде нужно было после занятия редутов подойти к ним и в карьер атаковать неприятельскую артиллерию.
При этом самое главное — какая это артиллерия и где она вообще должна была дожидаться атаки русской кавалерии — не говорится». Да и от самого понятия атаки кавалерией устроенных или открытых батарей как-то попахивает чем-то невероятным. При этом подразумевалось, если верить Рыжову, что английская армия и особенно кавалерия будет спокойно стоять на месте и ждать, когда ее разнесут в клочья.
Его начальники вообще стараются на эту тему не говорить. В рапорте Меншикова, о чем выше сказано, кавалерия впервые упоминается как атакованная бригадой Кардигана.
В рапорте Липранди ее действия представлены как незначительное движение вперед и столь же быстрый отход на исходные позиции.
Если молчат свои, то можно посмотреть, что думают по этому поводу противники. Во французских исследованиях сразу после событий Восточной войны действия Рыжова приводятся как героическая ошибка (почти как у англичан). По их мнению, имея за спиной опору на уже взятые укрепления, дававшие русским тактическое преимущество, можно было совершенно по-иному воспользоваться кавалерией, не бросая ее в бессмысленную рубку с заведомо более сильными английскими драгунами.
Немецкие военные исследователи второй половины XIX в., уже готовясь к кампании против Франции, тщательно изучали опыт применения в том числе русской кавалерии и пришли к выводу, что она в делах под Балаклавой и позднее у Евпатории могла быть «….употреблена с большей пользой».
Есть еще одна причина, возможно сыгравшая свою роль — моральный фактор. Русские гусары середины XIX в. — это особое явление российской военной истории. Видевшие в Симферополе офицеров Саксен-Веймарского полка обыватели обратили внимание на большое число молодых людей, праздно проводивших время, как будто рядом не было войны, они выехали на полевые маневры как «…танцующие на вулкане».
Им не удалось проявить себя под Альмой, им не удалось показать себя при отходе Русской армии и при выполнении флангового маневра. В первом случае они почти все сражение простояли на месте, во втором — умудрились потерять полковой обоз. Оставался еще один шанс — Балаклава.
