ВСТУПЛЕНИЕ
«Признаюсь, я предвидел гораздо худшее, то есть пропажу всего».
Император Николай I князю А.С. Меншикову в письме от 20 сентября 1854 г.
В прошлой книге мы оставили дымящийся в пламени пожаров Севастополь после ожесточенного боя, который его защитникам пришлось выдержать, одновременно отражая противника и с суши, и с моря. Две лучшие военно-морские державы мира, еще недавно бескомпромиссно громившие друг с друга, а теперь действовавшие заодно, потерпели грандиозное поражение; их корабли уходили на ремонт, на лечение, на восстановление. Некоторые из них уже не вернутся в Черное море, а «Альбион» и вовсе пойдет на слом. Это не последняя «оплеуха», которую получат союзные флоты. На следующий год Королевский флот скромно стыдливо смолчит о своем очередном выдающемся позоре у Еникале в Керченском проливе, который хоть и не стал поражением, но авторитет моряков пошатнул серьезно.
Вот только «мрачная эпоха войны 1854 года»
далеко не заканчивалась, и сейчас нам предстоит вновь свести союзные и русские войска в двух сражениях, которые для одних должны были означать попытку создать угрозу неприятельской базе в Крыму, а для других стать продолжением войны до победного конца. В контексте же кампании они знаменовали окончательное завершение фазы маневренной полевой войны и начало невиданной доселе войны траншей и батарей: «…с обеих сторон взялись за кирки и лопаты; и там, и здесь воздвигались брустверы, выкапывались траншеи и строились батареи».
Но у нас пока еще есть время увидеть движение плотных войсковых масс на необъятных пространствах полей сражений. А потому продолжим повествование в привычном уже популярном стиле, никому ничего не навязывая, давая лишь информацию для последующих дискуссий, популяризирующих тему Крымской войны, что, судя по откликам, удалось успешно достичь предыдущими тремя книгами, лишний раз подтвердив старую аксиому об исключительной роли военной истории «…как наиболее действительного средства изучения войны в мирное время».
То есть, пока современность дает нам возможность взглянуть на прошлые войны в тиши и уюте кабинетов, давайте эту возможность упускать не будем, хотя бы ради того, чтобы нашим потомкам не пришлось в очередной раз постигать непонятый опыт уроков недавних военных конфликтов под грохот артиллерийской канонады и свист пуль.
Традиционно постараемся без истерики взглянуть на эмоциональную, психологическую сторону войны, что немаловажно для более точного понимания происходивших событий. Все-таки, если верить словам одного из основоположников научного коммунизма и весьма интересного исследователя теории и истории войн, военная история — наука, в которой правильная оценка фактов является единственным руководящим принципом.
Но и от психологии войны отказываться не будем. Недаром выдающийся российский военный теоретик генерал Леер, ссылаясь на слова Наполеона, что «тот, кто хочет проникнуть в тайны войны, должен обратиться к моральной стороне дела», говорил: «Теория ничего не решает, но объясняет. Изучайте дух военной истории, ее психическую сторону. Без общего синтезиса она мертва, она — труп».
В этой четвертой части нам предстоит сложный разговор сразу о двух наиболее известных сражениях Крымской войны, после которых кампания окончательно зашла в тупик и, вместо уже привычной нам маневренно-полевой, стала глубже и глубже зарываться в землю. Солдаты все чаще меняли ружья на кирки и лопаты, а дни и ночи становились сменами изнурительного труда. Эпицентр основных событий окончательно переместился в траншеи, на батареи и бастионы. Колонны пехоты уходили в окопы, становившиеся местом, где одни добывали славу и честь, а многие — смерть и забвение. И это только начало, спустя несколько месяцев война начнется много ниже отметки уровня поверхности земли, в лабиринтах минных и контрминных галерей. Именно там, в земле, система инженерных сооружений в сочетании с огнем артиллерии почти через год решит судьбу Севастополя.
Итак, сейчас мы попытаемся пройти путь от Балакалавы к Инкерману. Последнее только в его первой части, так называемом Малом Инкермане.
Сам люблю образные яркие фразы (уж простите, осуждающие меня за то), но применительно к этим двум сражениям использовать их совершенно не хочется. Не то чтобы уж так надоели стенания про «долину смерти» и эпос про «британского льва над Инкерманом», все много проще.
[1]
В первом случае в Крыму за год войны можно было найти немало канав, где набили британских солдат не меньше, чем во время кавалерийской атаки под Балаклавой, но сделав это гораздо прозаичнее, можно сказать, буднично-профессионально. Но никто же не называет ров перед 3-м бастионом «ямой смерти», а ведь он это имя заслужил больше, чем воспетая высокими поэтическими строками долина у подножия Федюхиных высот.
А пространство перед батареей на Альме, усеянное телами в красных мундирах? Да и вообще, когда наши английские коллеги, стоя на Сапун-горе, с надрывом простирая руки в сторону Балаклавской долины, провозглашают, что находятся в самом трагическом месте британской истории, то хочется порекомендовать им почаще в Сингапур ездить. Да и само Балаклавское сражение, которое в 2013 г. британский военный журнал “Soldier” отнес к числу 20 наиболее выдающихся битв в истории страны, на фоне остальных событий (к примеру, Ватерлоо, Сомма, Эль-Аламейн и т.д.)
выглядит как-то неубедительно. Вот что касается жертвенности, то лично мне больше по душе атака польских улан под Сомосьеррой.
[2] Там и мысль, и цель, и доблесть более пропорционально замешаны.
Лагерь английской кавалерии у Кадыкоя. Фото Р. Фентона. 1855 г.
