Такая «информация» из Лондона и Токио ставила советское руководство в сложное положение. Мерецков, характеризуя позицию, которая была изложена ему Тимошенко, 21 июня 1941 г. писал в своих мемуарах: продолжала «действовать прежняя установка… Выиграть время во что бы то ни стало! Еще месяц, еще полмесяца, еще неделю. Война, возможно, начнется и завтра. Но нужно попытаться использовать все, чтобы она завтра не началась. Сделать максимум возможного, и даже толику невозможного. Не поддаваться на провокации… Не плыть по течению, а контролировать события, подчинять их себе, направлять их в нужное русло, заставлять служить выработанной у нас концепции»
.
Командование РККА, по свидетельству генерала армии М.И. Казакова, возглавлявшего накануне войны штаб Среднеазиатского военного округа и находившегося в те дни в Москве, к 18 июня 1941 г. уже ясно понимало, что войны с Германией в самое ближайшее время не избежать, но рассчитывало выиграть еще 15–20 дней, необходимых для сосредоточения и развертывания частей в соответствии с выработанным планом ведения войны. В Кремле (Сталин, Молотов…) делали ставку на то, чтобы втянуть Германию в переговоры, сами переговоры затянуть до осени 1941 г., то есть до периода распутицы и холодов, и тем самым выиграть время до весны 1942 г. Молотов на вопрос писателя Ф. Чуева, надеялся ли Сталин втянуть Гитлера в переговоры, ответил: «Надо было пробовать!.. А пробовать — вполне законно… Если бы мы за лето оттянули войну, с осени было бы очень трудно ее начать.
До сих пор удавалось дипломатически оттянуть войну, а когда это не удастся, никто не мог заранее сказать»
.
Министерство иностранных дел Германии в эти июньские дни 1941 г. на основании донесений из Москвы Шуленбурга констатировало, что Сталин и Молотов делают все для того, чтобы избежать конфликта с Германией. Русские поставки продолжаются вполне удовлетворительно. «Лояльное выполнение экономического договора с Германией доказывает то же самое»
. В имперской канцелярии Гитлера в это же время командующие группами армий и танковыми группами докладывали о плане операции «Барбаросса»
. Вечером 20 июня 1941 г. фюрер обратился к войскам, 21-го объявлен условный пароль «Дортмунд»…
Из памятки солдатам гитлеровского вермахта:
«…Ни одна мировая сила не устоит перед германским напором. Мы поставим на колени весь мир. Германец — абсолютный хозяин мира. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки. Ты — германец, как подобает германцу, уничтожай все живое, сопротивляющееся на твоем пути… Завтра перед тобой на коленях будет стоять весь мир…»
Свое видение ситуации Гитлер изложил в письме Муссолини 21 июня, в котором информировал дуче: «…Длившиеся месяцами тяжелые раздумья, а также вечное нервное выжидание закончилось принятием самого трудного в моей жизни решения». Фюрер принял решение начать войну против СССР, так как «уже нет иного пути для устранения этой опасности. Дальнейшее выжидание приведет… к гибельным последствиям».
Гитлер утверждал: «…Советская Россия и Англия в равной степени заинтересованы в распавшейся, ослабленной длительной войной Европе… После ликвидации Польши в Советской России проявляется последовательное направление, которое — умно и осторожно, но неуклонно — возвращается к старой большевистской тенденции расширения Советского государства».
Поскольку, как считал Гитлер, «русские имеют громадные силы… я велел генералу Йодлю передать Вашему атташе последнюю карту с обстановкой. Собственно, на наших границах находятся все наличные русские войска. С наступлением теплого времени… во многих местах ведутся оборонительные работы. Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, возникнет опасность, что Россия со своей стороны начнет оказывать нажим на юге и севере, перед которым я буду вынужден молча отступать по той простой причине, что не буду располагать превосходством в воздухе. Я не смог бы тогда начать наступление находящимися на востоке дивизиями против оборонительных сооружений русских без достаточной поддержки авиации. Если и дальше терпеть эту опасность, придется, вероятно, потерять весь 1941 год, и при этом общая ситуация ничуть не изменится… При столь гигантском сосредоточении сил с обеих сторон — я ведь был вынужден со своей стороны бросать на восточную границу все больше танковых сил и обратить внимание Финляндии и Румынии на опасность — существует _ возможность, что в какой-то момент пушки начнут сами стрелять».
Гитлер считал, что «устранить Америку у нас нет возможностей. Но исключить Россию — это в нашей власти… В этих условиях я решился …положить конец лицемерной игре Кремля. Я полагаю, то есть я убежден, что в этой борьбе, которая, в конце концов, освободит Европу на будущее от большой опасности, примут участие Финляндия, а также Румыния».
Признавая, что борьба с Советским Союзом «будет тяжелой», фюрер «ни на секунду» не сомневался «в крупном успехе». И в заключение он писал: «Я чувствую себя внутренне снова свободным, после того как пришел к этому решению. Сотрудничество с Советским Союзом, при всем искреннем стремлении добиться окончательной разрядки, часто сильно тяготило меня. Ибо это казалось мне разрывом со всем моим прошлым, моим мировоззрением и моими прежними обязательствами. Я счастлив, что освободился от этого морального бремени». И все же: «…и если я медлил до настоящего момента, дуче, с отправкой этой информации, то это потому, что окончательное решение не будет принято до семи часов вечера сегодня!».
Вечером 21 июня с 19.00 все члены Политбюро ЦК ВКП(б) находились в кабинете Сталина. Здесь же были Вознесенский, Тимошенко, Кузнецов, Сафонов. В кабинете Сталина с высоким сводчатым потолком, со стенами, обшитыми в рост человека светлыми дубовыми панелями, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, разместились Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия и другие члены Политбюро ЦК ВКП(б).
В кабинете стояла напряженная тишина. Все ожидали, что скажет Сталин. Он же с незажженной трубкой в руках медленно прохаживался по длинной ковровой дорожке… Наконец он заговорил: «Обстановка обостряется с каждым днем, и очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны Германии…» Затем он, прервавшись, спросил Тимошенко: «Сколько войск у нас расположено в западных приграничных военных округах?»
Нарком обороны доложил, что пока отмобилизованы 303 дивизии. 186 из них развернуты вдоль западной границы, в их числе 120 стрелковых, 40 танковых, 20 механизированных и 6 кавалерийских. Они более или менее равномерно распределяются между Южным, Центральным и Северным фронтами. Второй эшелон, резерв Главного командования, находится пока в зачаточном состоянии. Выдвигаются к границам 16, 19, 21 и 22-я армии, готовятся к отправке 20, 24 и 28-я армии. Формируются 29, 30, 31 и 32-я армии
. Вызваны в Генеральный штаб для назначения в армии и корпуса генералы Еременко, Курочкин, Петров, Жадов…
Что касается авиации, из 150 авиаполков, дислоцирующихся на западе, 18 размещались на севере, 13 на северо-западе и 21 на Центральном западном фронте (всего 52), в сравнении с 85 размещенными на Юго-западном фронте и 29 оставленными в резерве Главного командования. В частях ВВС пяти приграничных военных округов насчитывалось 7133 боевых самолета, в том числе 1500 новейших; в дальнебомбардировочной — 1339; в ВМС — 1445 боевых самолетов; всего 9917 боевых самолетов. Так, например, в 9-й смешанной авиадивизии Западного особого военного округа из более чем 400 боевых самолетов 233 единицы составляли новые самолеты МиГ-3. В составе 20-го и 91-го истребительных авиационных полков КОВО насчитывалось 62 самолета Як-1. В полках 15-й и 64-й авиадивизий — 127 МиГ-3. В составе 6-го истребительного авиакорпуса ПВО состояло на вооружении 95 единиц Як-1. Полностью укомплектован штурмовиками Ил-2 4-й бомбардировочный полк. Готовятся к вылету два авиаполка особого назначения, вооруженные истребителями МиГ-3 (командиры С. Супрун, П. Стефановский), полк Пе-2 (А. Кабанов), а также штурмовой полк на Ил-2 (И. Малышев).
