Таким образом, Григорович задним числом упрекает Кетлинского за то, что тот не исполнил его указания отменить казнь, но в то же время виновными наряду с казненными диверсантами министр считает и старого командира крейсера Иванова 6-го, хотя и не называет при этом его конкретной фамилии. Впрочем, обвинение старого командира в «допущении на крейсере развратной жизни», как оказалось, нисколько не помешало тому же морскому министру в самое ближайшее время подписать представление императору на получение Ивановым 6-м контр-адмиральского чина.
Не прост, ох, не прост был морской министр Иван Константинович Григорович!
В истории с неисполненной телеграммой вообще много непонятного. Если заместитель (товарищ) морского министра шлет от имени министра столь категоричную телеграмму, то командир «Аскольда» был обязан ее выполнить. Но ведь он ее не выполнил! Если все обстояло именно так, то получается, что кровожадный Кетлинский сознательно нарушил приказ самого министра, причем в столь серьезном вопросе, как казнь четырех человек. За это его должны были бы в обязательном порядке наказать, причем наказать серьезно. Порицание в написанных годы спустя воспоминаниях не в счет. В реальности же никакого наказания Кетлинскому почему-то не произошло. Почему? Чтобы однозначно ответить на этот вопрос, надо иметь на руках бланк отправленной из Петербурга телеграммы с точным временем ее отправки, а так же контрольный бланк принятой телеграммы на «Аскольде» с росписью командира об ее прочтении и с проставленным временем ее получения и последующего прочтения. Только тогда мы сможем однозначно заявить, нарушил сознательно приказ министра капитан 1-го ранга Кетлинский или нет.
На мой взгляд, телеграмма из Петрограда была отправлена уже задним числом, т.е. формально как бы еще до начала казни, но уже с таким расчетом, чтобы ее на «Аскольде» не успели ни получить, ни ознакомиться и тем более не успели бы принять соответствующие меры. Это по крайней мере объясняет тот факт, что никаких претензий к Кетлинскому относительно нарушения им распоряжения министра так и не последовало. Думается, что, будучи весьма неглупым человеком, Кетлинский предусмотрительно сохранил при себе бланк полученной телеграммы с пометкой времени ее получения и поэтому впоследствии всегда мог аргументированно доказать, что данная телеграммы была получена им уже после того, как казнь произошла. Этой версии придерживаются и авторы книги «Крейсер «Аскольд» В.Я. Крестьянинов и С.В. Молодцов, утверждающие, что телеграмма пришла в Тулон вообще лишь во второй половине дня, когда приговор уже был приведен в исполнение.
Но почему телеграмма была отправлена с таким опозданием? Как знать, может быть, это было сделано сознательно, чтобы еще больше подставить бывшего флаг-капитана Черноморского флота? Впрочем, все могло быть и куда более прозаично — причиной задержки могли быть элементарная расхлябанность и неисполнительность чиновника, отвечавшего за отправку телеграммы. Ну, зашел в соседний кабинет, ну, поболтал с сослуживцем, ну, попил чайку, потом выкурил сигарету, а в результате смерть четырех человек, которую можно было бы предотвратить.
Необходимо отметить, что и русский военно-морской атташе во Франции был против расстрела. Впрочем, всегда легко выступать против непопулярных мер наказания, когда ты не несешь за это никакой личной ответственности.
Получив запоздалую телеграмму из Морского министерства, Кетлинскому уже ничего не оставалось, как ответить телеграммой: «Поступлено согласно закону и требованиям обстановки».
Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Помимо всего прочего, проведение крайних репрессий для подавления революционного движения столкнулось с общественным мнением во Франции о поведении русских офицеров. Кетлинский, утвердив приговор о расстреле, попал в неловкое положение с вопросом о том, где и как привести его в исполнение. 13 сентября Кетлинский сообщает морскому министру особо секретно: «Обратился по делу лично к префекту вице-адмиралу Руйсу, прося разрешения привести приговор в исполнение на берегу и распять на рассвете нашей командой четырех осужденных матросов». Префект не разрешил. Он ответил так: «Позвольте мне высказать вам откровенное мое мнение: во всей этой истории вина падает исключительно на офицеров, которые не выполнили своего долга здесь, в Тулоне — я не говорю о прежней их боевой службе, — которые слишком много времени проводили на берегу и веселились, нарочно затягивая ремонт, и не занимались командой. Это всем известно в Тулоне, и потому впечатление от расстрела было бы ужасно. Я — человек суровый, но на удовлетворение вашей просьбы пойти не могу и не разрешу экзекуции ни на берегу, ни в наших водах. Прошу вас передать адмиралу Григоровичу все это, как личное мое мнение — человека, видавшего все многие месяцы пребывания «Аскольда» в Тулоне».
Встретив такой отказ, Кетлинский и французский префект условились, что 14 сентября жандармы при участии офицера с «Аскольда» возьмут осужденных в морскую тюрьму, где они будут помещены в одиночных казематах с сохранением абсолютной тайны. Команде крейсера решили объявить, что казнь произведена французскими частями, и никто не будет знать об их существовании. Дальнейшая же участь осужденных будет зависеть от сношения правительств. Таким образом, намечалась фиктивная казнь на устрашение команды. Приняв предложение, Кетлинский сделал хороший жест в сторону французского общественного мнения. Однако в дальнейшем он проявил двуличие. В исполнение договоренности с префектом он послал в тюрьму доверенного ревизора Ландсберга со священником Антоновым и караульным начальником. Ландсберг прочел осужденным утверждение приговора, а священник исповедовал, как перед казнью. После этого Антонов с караульным начальником ушли, а Ландсберг с французскими жандармами отвел осужденных в тюрьму. Возвратившись на ожидавший катер, Ландсберг на вопрос священника ответил, что их уже расстреляли французские жандармы.
Через священника и караульного начальника весть о расстреле быстро распространилась среди команды. Таким образом, план фиктивной казни был выполнен. Однако буквально в те же часы Кетлинский информировал морского агента в Париже об отказе префекта в предоставлении возможности выполнить постановление суда.
Морской агент, зная права командира нашего корабля во Франции, обратился за разъяснением к французскому правительству.
На следующий день вице-адмирал Руйс вызвал Кетлинского к себе и показал телеграмму своего министра, который сообщил ему, что правительство предоставило союзным державам полную свободу применения их военных законов.
Префект применил свое запрещение в отношении выполнения приговора. Договорились, что он будет приведен в исполнение 15 сентября. Отец Петр успел поведать многим «по секрету» о расстреле с добавлением для сомневающихся, что сам слышал выстрелы. Он был возмущен тем, что Ландсберг обманул его. Последним ничего не оставалось, как превратить все в шутку над попом, хотя она была неуместна…»
«Революционный мичман» В.Л. Бжезинский прибыл на «Аскольд» только в 1917 году в Мурманске и сам очевидцем событий в Тулоне не был, а свои «воспоминания» о 1916 годе писал исключительно по рассказам других и слухам. Кроме этого, Бжезинский, с самого начала избравший путь не корабельного инженер-механика, а члена всевозможных мурманских ревкомов был в неприязненных отношениях с Кетлинским, который требовал от мичмана исполнения его функциональных обязанностей. В силу этого объективными «воспоминания» Бжезинского считать нельзя. При этом они наглядно демонстрируют ту весьма непростую обстановку, которая царила на «Аскольде» в дни суда и подготовки к казни.
