В списке заподозренных, имевшемся у командира крейсера, числилось 69 человек, но Иванов счел возможным ходатайствовать о списании всего 23 человек. Опытные матросы были на вес золота, и командир не желал лишаться хороших специалистов.
Из хроники событий: «Командир «Аскольда», рассмотрев представленное следователем дело и заключение, пришел к выводу, что свидетельство Виндинг-Гарина бездоказательно, а показания матроса Рябополова и других были отголоском разговоров по делу, созданному самим Виндинг-Гариным. Учитывая, что при существующей во Франции свободе печати могла произойти нежелательная огласка, Иванов решил замешанных в этом деле матросов суду не предавать, а списать с корабля. Об этом он сообщил команде. Иванов отобрал 28 человек наиболее нежелательных на корабле, замеченных в общении с политэмигрантами, сборе денег на нелегальную литературу и ее хранении. 9 августа их выслали в Россию на фронт».
Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Командир крейсера никого под суд не отдал, но решил списать с корабля в Архангельск 28 человек, на что получил согласие морскою министра. В начале списка были помещены 21 политический, а семь последних списывались за дисциплинарные провинности. Этот этап списанных был отправлен в Россию 11 августа 1916 года. В перечень политических входили скомпрометировавшие себя перепиской, сношениями с лицами и партиями революционного направления, а также нелегальной литературой, причем Потемкин, Самохин, Цветницкий и Новопольский отмечались как сочувствующие социалистам-революционерам Итак, дело о заговоре с целью захвата крейсера и убийства офицеров не вышло. Команду основательно потрепали обысками и допросами, но не сломали духа протеста и возмущения. Взаимоотношения с начальством на корабле ухудшились».
К рассказу В.Л. Бжезинского о событиях на «Аскольде» в Тулоне надо подходить критически. Дело в том, что сам мичман-механик прибыл на крейсер уже в Мурманске в 1917 году и с первого дня службы кинулся в омут революционных дел, по сути, так и не успев стать полноценным корабельным офицером. Отсюда и его откровенно антиофицерская позиция относительно ситуации на «Аскольде» в Тулоне.
По мнению старшего механика Петерсена и старшего офицера Быстроумова, для приведения команды в повиновение были необходимы более сильные средства, чем запугивание списанием в Россию. Что касается капитана 1-го ранга Иванова, то он доверился во всем своим помощникам
Далее данные по действиям командования корабля в воспоминаниях матросов и официальных отчетах командира диаметрально расходятся. Если в бумагах Иванова говорится исключительно о мероприятиях по наведению уставного порядка на корабле, то матросы-аскольдовцы пишут о некой офицерской провокации против них. Якобы по заданию Бысгроумова доверенное лицо Петерсена — машинный содержатель Борисов — взял пару винтовок, снял с них стволы и снес на берег. Пропажа винтовок могла быть истолкована как заготовка оружия для восстания, однако «случайно» комендор Ткаченко вскрыл эту новую провокацию, и «дело» вновь сорвалось. В рассказы матросов верится с трудом, так как у офицеров корабля для подобных действий не было ни малейшей мотивации. Разумеется, что никто и никогда никаких доказательств о «провокационной деятельности офицеров корабля» впоследствии так и не смог привести.
Аскольдовец матрос С. Сидоров впоследствии вспоминал: «Арест на «Аскольде» матросов вызвал возмущение французских рабочих. Французские рабочие, ремонтирующие «Аскольд», подняли шум. Дело грозило перекинуться на тулонские военные заводы». Воспоминание весьма любопытное. Казалось бы, какое дело французским рабочим до того, что происходит на русском крейсере, где командир наводит порядок и отправляет на родину недисциплинированных матросов? На мой взгляд, возмущение рабочих не было стихийным и за ним стояли какие-то силы. Кто-то пока очень осторожно, но весьма основательно плел свою паутину вокруг «Аскольда» и его команды.
Впрочем, офицеры корабля также добавляли масла в огонь и своим поведением, и своим отношением к матросам. По словам корабельного священника Антонова, отношения между командой и офицерами начали портиться в Тулоне приблизительно с конца июня 1916 года. Поводом к этому послужила разница в условиях жизни офицеров и команды. Пока все дрались с неприятелем, все были в одинаковых условиях и никаких недоразумений не возникало. Едва же крейсер оказался в тыловом Тулоне, все сразу же изменилось. Так, командир, офицеры Быстроумов, Терентьев и Петерсен, а после женитьбы во Франции — лейтенанты Шульгин, Ландсберг и Корнилов имели квартиры на берегу. Вслед за офицерами потянулись с корабля и сверхсрочники — кондукторы и даже фельдфебели также нашли себе женщин на берегу. Берег, а тем более берег французский манил множеством соблазнов, и устоять перед ними было трудно. При этом команда, как и прежде, жила на полуразобранном корабле, располагая минимальными финансовыми средствами. Разумеется, матросов также увольняли на берег, причем довольно часто, но им тоже хотелось большего, да и стесненность в финансах не позволяла гулять на всю катушку. Этою оказалось вполне достаточно, чтобы еще вчера дружный боевой коллектив превратился в ничто. Так постепенно начали возникать пропасть и глубокая, плохо скрываемая ненависть команды к офицерам.
* * *
Тем временем, несмотря на выводы следователя Найденова об отсутствии признаков заговора, старший инженер-механик Петерсен самостоятельно продолжал с энтузиазмом заниматься расследованием ситуации на корабле. Вообще активность механика крейсера в столь далеких от него делах, да еще во время весьма непростого ремонта, когда у механика и своих дел по горло, вызывает определенное удивление. Здесь одно из двух. Возможно, кроме Петерсена, заниматься поисками заговорщиков на корабле было просто некому или же сам механик был обуян желанием стать отечественным Шерлок Холмсом и отличиться на сыскном поприще.
Впрочем, определенные результаты работа Петерсена дала. Так, ему удалось установить, что команда поддерживала связь с эмигрантами Крестовской, Владимиром Тинниковым (Вейсбергом), Эпштейном, Бирюковым и др. Переписка велась через питейное заведение некой мадам Дюбуа в предместье Тулона, а также через некого портного, жена которого была знакома с Л.А. Крестовской. Лидия Александровна (Альбертовна) Крестовская-Ратнер являлась супругой известного художника В.В. Крестовского, сотрудничала в нескольких журналах, увлекалась вопросами этики искусства, была близка к революционным кругам, в революционную Россию, она, однако, впоследствии так и не вернулась. Что и говорить, русскую революцию лучше любить на расстоянии, и лучше всего из Франции. В Тулон Крестовская прибыла из Парижа специально для установления контактов с матросами «Аскольда». В первый день приезда ее видели в Ля Сейне с нижними чинами крейсера. На следующий день в Тулоне — с двумя матросами, а на третий к ней в гостиницу приходил представитель команды с почтовой бумагой, проведший у нее около двух часов.
Что касается международного авантюриста Вейсберга, то этот анархист-коммунист бежал в свое время в Бельгию из Якутской губернии, куда был сослан за экспроприацию 50 тысяч рублей в Одессе и попытку освобождения из тюрьмы трех своих сотоварищей-анархистов. К этому стоит прибавить, что дезертировавший с корабля в августе 1916 года с корабля матрос Андреев являлся основным корреспондентом жившего в Женеве бывшего секретаря жены Льва Толстого Бирюкова.
