9. Парни и отношения.
10. Как двигаться вперед, как найти дорогу.
Я выкарабкивалась из болота. Я окрепла душой. Не думаю, что все это было бы возможно без помощи Дженни. Конечно, она не могла взмахнуть волшебной палочкой и пообещать мне, что все будет хорошо. Она не вселяла в меня ложную надежду, не говорила: «Не сдавайся, ты еще, может быть, снова будешь играть в теннис». Не говорила она и бодреньких слов вроде: «Выше нос, смотри на все с оптимизмом». Она все понимала. Она терпеливо слушала и позволяла мне слышать мои собственные слова. Она помогла мне понять, насколько боль, злость, разочарование и страх сидели внутри меня и стремились выйти наружу.
Она не предлагала готовых решений, но помогала мне осмыслить вещи. Люди не отбрасывали меня из-за болезни, будто ненужный, старый коврик. У меня по-прежнему была цель – я могла много дать жизни и много взять от нее. Теперь я верила, что смогу вернуться в Бристоль и не буду бояться говорить людям о своей болезни, не буду бояться просить помощи у друзей и тьюторов. Я постепенно начинала формировать для себя новую жизнь, и мне хотелось, чтобы эта жизнь была такой же интересной и полной, как прежняя, пусть даже она и будет содержать хроническую боль. Справиться с этим будет трудно. Боль. Тут не было ответов. Мне придется жить, преодолевая каждый день боль и надеяться на чудо-лекарство, на излечение. Главное – никогда не терять надежды. Надежда будет двигать меня вперед.
Мне было комфортно с Дженни. Это помогло мне поговорить с ней о том, как я хотела лишить себя жизни. Мама была права. Почему родители всегда правы? Это так досадно.
Я все же боялась черных периодов депрессии, которые, скорее всего, еще будут впереди, но по крайней мере теперь я знала, что у меня есть с кем поговорить об этом. Я знала, что смогу опять выплыть из водоворота на мелководье.
Был конец мая, приближалась дата моей операции. Сустав стучал теперь невыносимо громко, и я с нетерпением ждала, когда лягу в больницу.
– Дженни, я передвигаюсь как девяностолетняя старушка. Моя бабушка ходит с палочкой быстрее меня, а ей девяносто три! – шутила я. – Когда она приезжает к нам, то всегда спрашивает, надо ли мне помочь, и всегда сажает меня в удобное, мягкое кресло, а сама садится в более жесткое.
Лицо Дженни светлело, губы расплывались в улыбке.
– Вчера маме и Элен пришлось нести меня наверх на стуле, и я сказала Элен, что она должна кормить меня в это время виноградом. Мама чуть не сорвала спину и сказала, что это безумие и что нам нужен лестничный подъемник. Мне сразу вспомнилась реклама, где старики скользят вверх по лестницам со скоростью одна десятая мили в час. Можно целую книжку прочесть, пока доберешься до верха. Вот что меня ждет! Не знаю, почему я все-таки смеюсь. Ведь это не очень смешно, правда?
Когда я смеялась, я чувствовала, что ко мне возвращалась другая Элис, я прежняя.
Я встретилась с Дженни за неделю до операции.
– Ты нервничаешь? – спросила она.
– Нет. Раньше нервничала, но теперь очень жду эту операцию, больше прежнего. Я хочу снова встать на ноги и хочу вернуться к следующему семестру в Бристоль. Мой тьютор присылает мне списки литературы. Он говорил, что если я сдам экзамены за первый год, то смогу перейти на второй курс. Я хочу не отставать от Софи, радоваться жизни и снова быть вместе с друзьями.
– Хорошие желания, – сказала Дженни, улыбаясь и чувствуя, что она наконец достигла своей цели.
– Я не думаю, что когда-нибудь смирюсь с тем, что случилось. По-моему, это невозможно. Почему я должна смириться с болезнью, сделавшей меня калекой в моем возрасте? Жизнь поступила со мной зло, но я не намерена сдаваться и постараюсь максимально использовать то, что лежит у меня впереди. Я не хочу быть жертвой, лежать на спине и позволить этому ревматоидному артриту править моей жизнью. Я хочу бороться.
– Экзамены и Бристоль – это то, к чему стоит стремиться. Но когда ты вернешься, там еще будут трудные дни, но…
– Мне плевать, – перебила я Дженни. – Я буду бороться изо всех сил. Болезни меня не победить.
Тридцать три. Термометры, утки, иглы, тележки с лекарствами, лист назначений, синие почкообразные лотки, клеенка и матрасы, ходунки, grapes, пластиковые кувшины, райбина, мешки из коричневой бумаги…
– Все долой и влезай вот в это, – сказала сиделка, протягивая мне белую рубашку.
– Все? – спросила я, широко открыв рот. – Снять даже трусы? Может, их можно просто приспустить?
– Эли, тебе будут делать операцию на бедре, – сказала Элен. – Глупенькая, докторам больше нечего делать, как любоваться на твою красивую попку.
– Я все понимаю, – пробормотала я, краснея. – Просто мне как-то неловко. – Элен и мама рассмеялись.
– Ну а лифчик? Зачем его-то снимать? – спросила я у Элен, когда меня увозили на каталке.
– Замолчи!
В лифте, по дороге в операционную, мое сердце билось все сильнее и сильнее. Я ждала операцию. Мне хотелось, чтобы все как можно скорее осталось позади. В любую минуту у меня отключится сознание. Наконец я въехала в операционную и увидела хирурга в синей форме.
– Привет, как дела? – спросил анестезиолог.
– Нормально.
– Вот и хорошо.
Ко мне подсоединили приборы, на грудь поставили вакуумные присоски. В кисть руки ввели иглу для анестезии. Я закрыла глаза.
– Элис, сейчас начнется анестезия. Мне надо, чтобы ты расслабилась и думала о чем-нибудь приятном. – В последний год мне постоянно нужно было отстраниться от моей ситуации и «думать о чем-нибудь приятном». Только я уже исчерпала все приятные мысли.
– Вы уснете прежде, чем досчитаете до пяти, – сказал анестезиолог. Вот этого момента я ждала. Наверняка я не усну, если постараюсь. Я буду держать глаза открытыми. В вену потекла прохладная жидкость.
– Раз, два… три… четыре… – Нет, я все-таки продержусь до пяти. Забытье.
– Воды. Я хочу пить. – Я было дернулась сесть. Вокруг какие-то искаженные фигуры в синем, шаги, приглушенные звуки. Ничего не понимаю… Мне казалось, голова живет отдельно от тела. Я была как пьяная и не понимала, где нахожусь. Все вокруг казалось мне нереальным, абстрактным, как будто я очутилась на странной планете, и вокруг меня сновали непонятные существа.
– Включите мне телевизор, – простонала я.
– Тише, не напрягайся, лежи, лежи, – сказала сиделка; судя по голосу, она улыбалась.
– Где я? Где мама? Пить. Я хочу пить. – Кружилась голова, меня мутило, а пересохшая глотка требовала воды.
– Почему вы не можете дать мне воды? – возмутилась я, снова дернувшись сесть.
– Пока еще рано. Потерпи немного.
Я шлепнулась головой на подушку, будто тряпичная кукла.
– Мне нужно в туалет, – сердито буркнула я.
