Том протянул мне чашку чая.
– Бульон дьявола подан, леди, – мрачно объявил он. – Его пьют с дьявольской едой.
Мы приготовили таз с горячей водой и солями Эпсома. Соли Эпсома помогали удалить из тела кислоты. Том поставил таз рядом со мной. Вода выплеснулась, на полу образовалась лужа.
Перед уходом на работу я трижды почистила зубы. Я знала, что у меня несвежее дыхание. На прошлой неделе Элен поцеловала меня утром и отшатнулась.
– Элис, у тебя грибы растут во рту? – спросила она.
На работу я захватила бескислотный ланч – салат из сырых овощей с цельнозерновым хлебом и бананом. Элизабет Беккет сказала, что замечательно пить чай из крапивы, и вскоре мне уже не хотелось пить ничего другого. Я сунула в сумку несколько пакетиков травяного чая.
У Ричарда было превосходное настроение, и он сказал нам, что собирается угостить весь наш офис. Он вернулся и принес к чаю пирожные с кремом, наполненные кислыми ягодами клубники. Я с тоской глядела на мои. «Кислые» звенело в моих ушах, но во рту у меня уже фонтанировали слюни. Элизабет сказала: «Воздерживайся от всего, от чего у тебя текут слюнки, так как это точно кислотная пища». Но мне точно хотелось съесть пирожное, черт побери.
– Неужели ты не собираешься это есть? – спросил Ричард.
– Да-да, сейчас съем, восхитительные пирожные, – ответила я.
Через минуту Ричард скрылся у себя в кабинете. Я зашла в туалет и завернула пирожное в бумагу, чтобы взять его домой. Я знала, что папе оно понравится. Когда Ричард вышел к нам снова, я облизывала губы, притворяясь, что мне было вкусно.
Вернувшись с работы, я поставила таз с теплой водой и лавандовым маслом, обладавшим целебными свойствами, опустила ноги в воду и стала смотреть телевизор, попивая роскошный крапивный чай.
Мама крикнула мне из кухни:
– Элис, что ты будешь на ужин – черные бобы, гречку или красную чечевицу?
– Ну а вы что хотите?
– Нет-нет, у нас спагетти болоньезе.
Папа открыл бутылку вина, и мне пришлось посыпать в мой бокал какой-то порошок, который дала мне Элизабет. Он как бы устранял кислоту. Уж не знаю, как он действовал. Том сказал, что порошок больше походит на перхоть. Я заглянула в бокал, и внезапно у меня пропало желание пить вино.
Я старалась не смотреть, как папа ест спагетти. Получай удовольствие от своих черных бобов, уговаривала я себя, но не могла их есть. Остатки мама дала Мэгги, нашему норвичскому терьеру, у которой дыхание было под стать моему. Маме приходилось два раза в неделю чистить ей зубы пастой «Колгейт». Мегги даже не притронулась к бобам.
Перед сном я приняла горячую ванну. Потом быстро вытерлась и легла в постель, где мне снились бесконечные сны о шоколаде, клубнике и креме.
Двадцать шесть. Нерешительность
Новый 1993-й год. Штеффи Граф проиграла Монике Селеш в трех сетах на Открытом чемпионате Австралии. Мама делала плиссированные абажуры. Элен влюбилась. Я все еще сидела на диете…
Мне надоели цельнозерновое то да цельнозерновое это – я мечтала о плитке шоколада, нормальном кофе, мягком белом хлебе, густом майонезе, цыпленке карри и запеканке из ревеня с мороженым крем-брюле.
Я неукоснительно следовала такой диете шесть недель, делала все по книге, и это было непросто. Я не чувствовала, что я чего-то добилась. Я не стала меньше принимать лекарств, а мое тело кричало и требовало стероидов. Появилось ли у меня ощущение благополучия? Нет, не появилось. Я не могла поставить одну ногу перед другой без пронзительной боли.
– Я не могу идти, мама, – сказала я, пытаясь вылезти из машины. Мама взяла меня под руку.
– Нет, я не могу идти, – запротестовала я.
Фред, наш добродушный каменщик, строивший в саду сарай, спросил, не требуется ли нам помощь.
– Вы можете это сделать? Это было бы так любезно с вашей стороны, – поблагодарила его мама.
Его сильные руки отнесли меня в гостиную.
– Обычно у меня не бывает такого, – смущенно бормотала я, не зная, куда деваться от стыда.
– Отдохните и не волнуйтесь, милая, – сказал он и отвернулся, прогоняя слезы.
Я позвонила Элизабет Беккет и попросила ее соединить меня с кем-то еще, кто проходит через эти муки. Во время моей последней консультации она прочла мне несколько писем от пациентов, кому помогло ее лечение, так что ей было бы легко дать мне чей-нибудь телефон. Однако помощница Элизабет Беккет не пошла мне навстречу и не дала ничего. Где хромой мистер Диккер, садовник, который до этого не мог ходить, но теперь целыми днями лазает по лестницам и подрезает розы в свое удовольствие? И где миссис Пратт, которая прежде сидела целыми днями в кресле, а теперь танцует весь вечер? И как насчет пожарного, который был вынужден уйти с работы, а теперь со скоростью молнии спускается по шесту? Где они все? Почему я не могла позвонить одному из них? Почему она больше не помогала мне? Меня нужно было подбодрить, вот и все.
Я положила трубку и застыла. Я сделала ужасную ошибку по своей наивности. Она смеялась надо мной. Она мошенница, выманивающая деньги. Я представила себе, как она пересчитывала мои монеты и складывала стопкой пятифунтовые банкноты. Как она раскладывала собачий корм по коробочкам и смеялась, подписывая «Витамин С с шиповником». Хватит с меня. Что со мной стало? Я даже не могла ходить. Я хотела вернуться к доктору Бакли в больницу.
Я позвонила доктору Бакли. Он вежливо сказал, что мне придется ждать своей очереди и записаться у его секретаря на общих основаниях. Раньше он бросал все ради меня. До этого, когда я написала ему и сообщила, что собираюсь попробовать диету Элизабет Беккет, он не одобрил меня и сказал, что не верит в такое лечение. Но он не только не верил, но и отвернулся от меня и теперь хотел сказать, что я сама выбрала такую дорогу и должна расхлебывать последствия.
Вскоре Элизабет Беккет сказала мне, что перед улучшением ее пациенты часто чувствуют себя хуже, и это нормально. И что она помнила обо мне, хотя и была чуточку занята. Возможно, ей действительно сложно связать меня с теми людьми? Я не должна проявлять малодушие и сдаваться при первых неприятностях. Надо проявить терпение и верить в успех.
Софи навестила меня вечером. Весь день я сидела в гостиной и не могла встать с дивана. Когда она позвонила перед этим, чтобы договориться о своем приезде, я даже не могла поднести к уху трубку. Пришлось это сделать маме.
Джасмин, моя новая жесткошерстная такса, сидела рядом, сунув голову мне под мышку. Целый день она не отходила от меня, чувствуя неладное. Я ласково ее гладила.
– Мне больно видеть тебя такой. Ты уверена, что правильно поступаешь, выбрав такую диету? – спросила Софи с таким знакомым, озабоченным выражением лица.
– Не знаю… – Где тот милосердный самаритянин, который возьмется за меня и выведет из этой ямы на правильную дорогу?
