После первой пятерки «богатырей» и второй пятерки условно «тренирующихся» механизированных соединений приграничных округов идут, по мысли некоторых историков, «откровенные слабаки»: 10-й мехкорпус (474 танка), 14-й (534 танка), 19-й (450 танков), 2-й (527 танков) и 18-й (457 танков). В среднем по 488 боевых машин на корпус, или 47 % от штата. «Позор джунглям!» — кричат кандидаты и доктора исторических наук. «Весьма слабым соединением» называет, например, 10-й мехкорпус Владимир Дайнес («Бронетанковые войска Красной Армии», с. 53). Прежде чем принимать эти слова на веру, предлагаю читателю вспомнить, что в одном этом советском «дохляке» имелось на 22 июня больше боеспособных танков, чем на тот же момент во всей армии США (менее 400) или в моторизованных частях всех германских сателлитов, собиравшихся помочь немцам — Венгрии, Румынии, Словакии и Финляндии, — вместе взятых (349 танков). Один этот «недоделанный» сталинский мехкорпус имел больше танков, чем вся Польша в момент германского нападения (не более 200, включая 45 «дедушек» FT-18, плюс порядка 400 танкеток). Напомню, что германские танковые корпуса армии вторжения имели в среднем по 386 боевых машин с учетом частей усиления (САУ и огнеметных машин). Подчеркну также, что средневзвешенная численность советских танковых армий в ходе второй — победной! — половины войны составляла 481 танк и САУ.
Ради интереса приведу примерную численность парка «панцеров» десяти германских танковых корпусов вторжения без частей усиления «по Солонину» («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 465):
Хорошо видно, что 474 танка советского 10-го мехкорпуса — «мало» исключительно по меркам зажравшихся за счет всего остального народа сталинских генералов и не очень внимательных (или не совсем добросовестных) историков. Лишь в самом сильном — 39-м — немецком танковом корпусе «панцеров» было больше, чем в «слабом» 10-м мехкорпусе РККА. Считаю, что кандидаты и доктора наук должны отдавать себе отчет в том, что они для нас, доверчивых, пишут…
Также позволю себе напомнить читателю о том, что о «слабаках» руководство страны совсем не забывало. Как уже говорилось в работе «22 июня: никакой внезапности не было!» цикла «Большая война Сталина», в директиве наркома обороны СССР от 16 мая 1941 года шла речь об усилении дополнительным вооружением и техникой не успевших пока закончить формирование 19, 16, 24-го (КОВО), 20, 17, 13-го (ЗапОВО), 2-го, 18-го (ОдВО), 3-го, 12-го (ПрибОВО), 10-го (ЛВО), 23-го (ОрВО), 25-го (ХВО), 26-го (СКВО), 27-го (САВО) и 21-го (МВО) мехкорпусов до 1 июля 1941 года («Механизированные корпуса РККА в бою», с. 56). Это — часть того же плана, по которому еще до начала войны на усиление не закончивших формирование мехкорпусов выехали отборные курсантско-преподавательские танковые батальоны, сформированные в военных училищах автобронетанковых войск. Одно только это мероприятие — своеобразная единоразовая «доза гормонов», которую было бы трудно повторить вновь, — говорит о том, как в СССР готовились к «внезапной» войне. Если же вернуться к директиве наркома обороны Тимошенко от 16 мая, то, согласно информации Е. Дрига, на усиление мехкорпусов, в частности, должны были направляться 1200 76-мм орудий, 1000 45-мм противотанковых орудий, 4000 пулеметов ДП, которых хватило бы на 50 полков (24 76-мм, 18 45-мм орудий и 80 пулеметов в каждом). Для перевозки всего этого вооружения предполагалось выделить 1200 машин ЗИС и 1500 машин ГАЗ (к слову, по 1,2 грузовика на одно противотанковое орудие). Очевидно, что подобные мероприятия действительно должны были радикально повысить боеспособность мехкорпусов «второй очереди».
В книге, посвященной планам Советского руководства, я уже упоминал о том, что в майских 1941 года «Соображениях по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», подписанных наркомом обороны Тимошенко и начальником Генштаба Красной Армии Жуковым, ни словом не упоминается о недоукомплектованности или недостаточной оснащенности сухопутных сил Красной Армии — 198 стрелковых, 61 танковой, 31 моторизованной и 13 кавалерийских дивизий. Единственный разговор о небоеспособных частях имеет место при описании формируемых авиаполков военно-воздушных сил. Отсутствие озабоченности по поводу недостаточной укомплектованности и боеготовности сухопутных сил СССР может свидетельствовать о том, что либо к «дню М», либо в течение считаных дней после него все 303 упомянутых в «Соображениях…» дивизии и 74 артполка РГК должны были получить недостающий личный состав, вооружение и технику. К тому же выводу, напомню, пришел и В. Савин, анализируя, помимо прочего, степень готовности советских механизированных корпусов: «Никаких ссылок на недостаточную обученность, сколоченность, неотмобилизованность и другие категории неготовности в планах нет. Следовательно, если бы формируемые мехкорпуса получили к 1 июля артиллерийскую матчасть, они считались бы готовыми к выполнению задач прикрытия государственной границы. Общий вывод: формируемые мехкорпуса могли быть боеготовы уже к началу июля. Планы, согласно которым полная готовность механизированных корпусов достигалась только в 1942 году, должны были создавать иллюзию неготовности СССР к войне в 1941 году. Эта иллюзия оказалась очень живучей…» («Разгадка 1941. Причины катастрофы», с. 68).
Я склонен с ним согласиться. Как показал опыт войны, даже «недоделанный» 21-й мехкорпус Лелюшенко, усиленный 95 стволами противотанковой артиллерии и 105 танками с отборными экипажами из Академии БМВ, превратился, по сути, в эквивалент моторизованной дивизии. Думаю, в боевой поход выступило порядка 13 000 человек, 200 танков и не менее сотни орудий. Разумеется, боевая мощь 21-го мехкорпуса не могла сравняться с силищей полностью укомплектованных собратьев (скажем, 4-го или 6-го), но ведь небоеготовым-то его назвать тоже язык не поворачивается. Когда 56-й танковый корпус Манштейна, имевший на 22 июня 212 танков, столкнулся с 21-м мех-корпусом в бою под Даугавпилсом, имевшим к этому моменту не менее 200 боевых машин, то немцам, как говорится, «мало не показалось»…
Странный (если не сказать «лицемерный») подход советских источников к боевым возможностям приграничных механизированных соединений накануне войны наглядно иллюстрируют мемуары П.А. Ротмистрова, являвшегося в июне 1941 года начштаба 3-го мехкорпуса в Прибалтике. «…Даже соединения, находившиеся в западных приграничных округах, — сетует он в начале своей книги, — не были полностью укомплектованы новыми танками» («Стальная гвардия», с. 46). «На 1 января 1941 года, — горестно свидетельствует генерал о «слабости» 3-го мехкорпуса, — в наличии имелось всего 640 {танков), из них 52 КВ и 50 Т-34. Остальные боевые машины представляли собой в основном легкие танки устаревших конструкций БТ и Т-26 с тонкой броней, слабым вооружением и основательно изношенными моторами» (там же). Надо же, как не повезло 3-му мехкорпусу и его начальству!.. Не буду акцентировать внимание на том, насколько «сильно» бронированными были чешские танки Pz.35(t) и Pz.38(t), которые большей частью состояли на вооружении противостоявшей 3-му мехкорпусу 4-й танковой группы Гепнера, имевшей всего 635 единиц бронетехники. Не буду особенно распространяться и по поводу того, что примерно 765 германским и финским танкам и САУ на всем Северо-Западном направлении противостояли 3111 советских танков (включая минимум 142 КВ и Т-34, а также 135 трехбашенных Т-28). Забудем на секунду, что соотношение по бронетанковой технике в таком случае получается 1:4 в пользу Красной Армии при несомненном качественном преимуществе последней…
