М. Солонин сообщает интересную информацию о 8-м мехкорпусе Киевского Особого военного округа под командованием генерал-лейтенанта Д.И. Рябышева. Когда настала пора объяснять не особенно впечатляющие результаты действий вверенного ему соединения, генерал в одном из отчетов вполне справедливо напомнил вышестоящим начальникам, что, следуя их «ценным указаниям», мехкорпус в течение четырех суток — с 22 по 26 июня — совершал серию форсированных маршей по достаточно путаному маршруту. «Во время марша продолжительностью почти 500 км, — пишет он, — корпус потерял до половины танков устаревших конструкций» («22 июня. Анатомия катастрофы», с. 250). При этом надо учитывать, что «потерял» в принципе не означало «потерял навсегда». Если бы территория, по которой бестолково метались огромные механизированные колонны корпуса, осталась в руках Красной Армии, всю эту отставшую технику впоследствии починили бы подоспевшие ремонтные службы. Большинство танков вернули бы в строй, часть отправили бы на заводской капремонт, а какое-то количество — совсем уж старые — ожидало списание. М. Солонин подчеркивает, что, несмотря на эти путешествия по плохим дорогам в обстановке полного хаоса и непрерывного воздействия авиации противника, даже после первых боев в корпусе оставалось в наличии 83 % от первоначального количества новейших боевых машин — Т-34 и КВ (там же, с. 251). По моему мнению, это еще не самый худший результат.
Еще один пример — 20-я танковая дивизия под командованием легендарного М.Е. Катукова. Она, напомню, входила в состав 9-го мехкорпуса не менее знаменитого К.К. Рокоссовского. Танками этот корпус, находившийся в резерве Юго-Западного фронта, был укомплектован лишь на треть (300 машин), поступление новой техники, по словам Катукова, ожидалось в июле. Пока же к началу войны его дивизия располагала 30 танками БТ-5 и БТ-7, а также шестью Т-26 (сам Катуков говорит о 33 БТ-2 и БТ-5). Так или иначе, в распоряжении полковника (вернее, его зама: сам Катуков в начале войны лежал в госпитале) имелась фактически не танковая дивизия, а батальон «заезженных» БТ ранних выпусков (1932–1935 годы), «разбавленный» не менее изношенными Т-26. Он их так и называет — «учебные». Рокоссовский вполне справедливо жалуется, что более новых танков БТ-7 в его корпусе было относительно мало: это подтверждает и Приложение № 3. Таким образом, в распоряжении Катукова были машины, которые имели самый что ни на есть «ограниченный моторесурс» — 20–40 моточасов. Это подтверждает и начальник Катукова — К.К. Рокоссовский: «Учебная техника была на износе, моторы доживали свой срок. Пришлось мне ограничить использование танков для учебных целей из опасения, что мы, танкисты, окажемся на войне без каких бы то ни было танков» («Солдатский долг», с. 9). Интересно отметить, что расход моторесурса прославленный полководец ограничил еще до начала войны, зная, что новая техника поступит в июле. Это говорит о том, что недоукомплектованный 9-й мехкорпус готовился к участию в войне до получения новой техники, то есть в конце июня — начале июля. Но вернемся к теме «ограниченного моторесурса» бронетехники 20-й танковой дивизии. Несмотря на изношенность, из парка в тылу округа (район Шепетовки) 22 июня выступили все (100 %) танки БТ и Т-26. Катуков ничего не пишет об обстоятельствах этого 200-км марш-броска, однако можно предположить, что его танкистам (и танкам) пришлось нелегко. Представьте сами: в страшную жару и под воздействием немецкой авиации идти по пыльным дорогам навстречу потоку беженцев. Тем не менее уже 24 июня все его танки оказались в районе Луцка, где в составе недоукомплектованного 9-го мехкорпуса приняли активное участие в боях с 13-й и 14-й танковыми, 299-й пехотной и 25-й моторизованной дивизиями 1-й танковой группы немцев. Если верить самому Михаилу Ефремовичу, «в первом неравном бою» под Клеванью 20-я танковая дивизия потеряла «все 33 наши учебные «бэтушки» («На острие главного удара», с. 13). Мало того, танки с восстановленными движками «Либерти», почти полностью отработавшими свой ресурс, сумели не только в полном составе добраться до поля боя — они еще и нанесли немцам немалый урон. Сам Катуков говорит, что «за каждый наш танк немцам пришлось заплатить по нескольку танков». По немецким данным, их потери были несколько меньшими, но тем не менее весьма ощутимыми. Е. Дриг сообщает, что, скажем, 2-й батальон 35-го полка 25-й моторизованной дивизии Вермахта потерял в боях с танкистами Катукова только убитыми 153 человека. По тем временам потери для немцев просто огромные. Все эти сведения я еще раз привел для того, чтобы проиллюстрировать один простой факт: даже недоукомплектованность (в наличии имелось 10 % штатной техники) и низкий моторесурс танков, произведенных в 1932–1935 годах, не помешали 20-й танковой дивизии вполне результативно участвовать в боевых действиях.
Если же вернуться к 8-му мехкорпусу Рябышева с его 50 % танков старых моделей и 83 % новых машин, доехавших до поля боя после 500-км марша, то лично я совсем не уверен, что после прохождения эквивалентного расстояния по дорогам СССР таким же показателем исправных машин могли похвалиться германские механизированные соединения. К сожалению, никто из «серьезных» танковых историков пока не изучил эту сторону немецкого «блицкрига» лета 1941 года. Вместе с тем ранее я уже приводил ряд высказываний германских мемуаристов, из которых все же можно понять: далеко не все у них шло так гладко, как может показаться после прочтения работ некоторых современных российских историков. Напомню, что 4 июля 1941 года (на 13-й день войны) начальник немецкого Генштаба Ф. Гальдер сделал следующую дневниковую запись: «Танковая группа Гота своим северным флангом вышла к Западной Двине в районе Дриссы и встретила здесь упорное сопротивление противника. Дороги труднопроходимы. Большое количество машин вышло из строя в результате аварий. Штаб танковой группы Гота доложил, что в строю осталось лишь 50 % штатного количества боевых машин» (том 3, книга 1, с. 83). А ведь танки Гота, в отличие от оставшихся на дорогах машин Рябышева, вовремя чинились и возвращались в строй…
Я уже писал о боях в Нормандии летом 1944 года. Британский историк Роберт Кершоу, в частности, сообщает, что Учебная танковая дивизия Вермахта, совершая форсированный марш протяженностью 120–200 км в район высадки союзных войск 6–8 июня 1944 года, потеряла 10 % всей своей техники: 5 танков, 84 бронетранспортера и 90 автомобилей («Tank men», с. 342). Не исключаю, что если бы дивизии Lehr пришлось путешествовать не двое суток, а четверо (как мехкорпусу Рябышева летом 1941 года), да по советским дорогам, да не имея возможности чинить поломавшуюся технику, то указанный процент вырос бы как минимум вдвое. А ведь германским танкам и бронетранспортерам было не по 7–8 лет, как советским Т-26 и БТ-5 Катукова, и бывшие самолетные движки на них не ставили… Думаю, что мое предположение вполне обоснованно. Напомню, что, по словам командующего 7-й армией генерала Хауссера, до 40 % германской бронетехники во время боев в Нормандии вышло из строя из-за различных поломок. Из них 20–30 % — еще на марше («Armored Thunderbolt», с. 241). Кстати, далеко не вся эта техника приходилась на известные своей ненадежностью «пантеры»… Как утверждали в своих отчетах англичане, изучившие брошенные немцами боевые машины, общая нехватка «панцеров» в частях Вермахта на Западном фронте была обусловлена не столько боевыми потерями, сколько механическими поломками. Причиной же последних зачастую являлось «плохое вождение» (там же). Британский офицер выразился по этому поводу следующим образом: «Немцы часто относятся к своим танкам с идиотской грубостью» («rather brutal stupidity»).
