К «наследственным дворам» закон относил крестьянское хозяйство, владелец которого («крестьянин» (Bauer), в отличие от «сельского хозяина» (Landwirt), которых оставалось довольно много) доказал в семи поколениях свое арийское происхождение (с 1 января 1800 г.); размеры земельного участка определялись довольно либерально — с 7,5 до 125 га, непременным условием была также рентабельность хозяйства, но из сферы действия закона о наследственных дворах были изъяты все мелкие крестьянские владения и латифундии свыше 125 га.
Дети от брака крестьянина с неарийской женщиной, разумеется, в соответствии с РЭГ не имели права наследовать землю. Наследство передавалось по мужской линии, бездетная вдова крестьянина имела право лишь на незначительную компенсацию (Altenteil), при этом не учитывалось, что, может быть, она принесла в дом значительное приданое или даже часть земли, а также долгие годы вкладывала свой труд в землю совместно с мужем. Стремление нацистов вовсе отстранить женщин от права собственности на землю на практике не удалось довести до конца — слишком нелепым оно было: в 1933–1939 гг. 11% единоличных владельцев сельскохозяйственных угодий были женщинами
. Крестьяне не были довольны запретом самостоятельно решать судьбу своей земли: если у крестьянина не было сыновей, а только дочь, то он терял всякий интерес к интенсификации и требующим больших вложений улучшениям в своем хозяйстве… Многие крестьяне логично ставили вопрос: если работящий и деловой зять перенимает хозяйство, что в этом плохого? Лазейки, впрочем, были — в исключительных случаях владельцы наследственных дворов через суд могли без проволочек оперативно решить дело в свою пользу — сказывалась долгая традиция немецкого правопорядка. Положительные решения по крестьянским искам были возможны еще и по той причине, что местные крестьянские функционеры самыми важными считали интересы производства, а не абстрактные мотивы своих руководителей. Если считали, что дочь умершего крестьянина будет хозяйствовать более эффективно, чем его сын, то и решали в пользу наследницы.
К тому же в 1943 г. крупный эксперт по продовольственной политике Герберт Баке ревизовал РЭГ и провел распоряжение о том, что хозяйство может наследовать вдова или дочь погибшего на фронте крестьянина, чтобы избежать перехода земли в руки дальних родственников по линии мужа
. Такая коррекция прежнего жесткого курса была вызвана объективными факторами, и, прежде всего, возросшим значением женского труда в сельском хозяйстве: в 1933 г. из 11,5 млн. занятых на селе женщины составляли 4,3 млн., а к началу войны доля женского труда составила уже 55%
. Налицо были противоречия объективных показателей и нацистских лозунгов о материнстве как единственной главной задаче женщин. Нацистское руководство нашло выход в том, что работа женщин в сельском хозяйстве была признана — наряду с работой в социальных службах и в сфере обслуживания — как свойственная и естественная (arteigen) для женщин.
Наследнику уже не нужно было платить налог на наследство, но его право распоряжения землей сокращалось: крестьяне, собственно, уже не являлись «владельцами» земли, но только пользующимися и управляющими ею.
РЭГ вводил принудительное наследование земли, независимо от желания и воли владельца; тем самым покупка нерентабельного крестьянского двора для создания более эффективного хозяйства исключалась. Арендуемые земли при этом во внимание не принимались. Любые операции с землей для крестьян были сопряжены с огромной бюрократической волокитой, многочисленными увязками и согласованиями. В июне 1936 г. был принят Закон о переделах земли (Umlegungsgesetz), который позволил государству вмешиваться в отношения собственности на земле. Посевные площади, дабы не допустить чересполосицы, были рационально переделены между крестьянами с учетом возделываемых культур. Если крестьянское хозяйство не давало приемлемой производительности, то, в принципе, возможна была процедуры пересмотра вопроса о старшинстве в крестьянской семье (Abmeierung) и передача прав крестьянина его родственнику или даже постороннему человеку. Для учета упомянутой производительности вводились «картотеки производительности дворов» (Hoflcarte), в которых скрупулезно фиксировались производственные показатели отдельных хозяйств
. В упомянутой картотеке, которые заводили на каждое хозяйство, регистрировались наемные работники, отмечалась структура посевов, возрастной состав скота, степень обеспеченности машинами, урожайность, объем обязательных и сверхнормативных поставок. Обязательное и хорошо организованное планирование было повсеместно введено с 1937–1938 гг.
, оно не обошло и аграрную сферу.
В вопросах регулирования цен РЭГ был довольно эффективен, он установил регулирование закупочных сельскохозяйственных цен; с 1934 г. была введена система твердых цен на продукты сельского хозяйства. Были фиксированы обязательные квоты поставки — сначала только для пшеницы и ржи, а затем и для молока. Впоследствии вышло распоряжение о запрете самостоятельной продажи на рынке и переработки сельскохозяйственных продуктов на месте. Эти меры вызвали глухое неудовольствие крестьян: помимо экономических обстоятельств, большое значение имело и то, что продажа молока, яиц, овощей и свежего хлеба было женской обязанностью и составляло для них некоторое развлечение и средство социанизации в процессе монотонного и тяжелого крестьянского труда. Кроме того, деньги, вырученные от этих продаж, составляли немаловажную часть бюджета крестьянской семьи. С одной стороны, эти доходы позволяли женщинам достичь некоторой самостоятельности, а, с другой стороны, некоторые новые вложения в расширение того или иного хозяйства или фермы часто были возможны исключительно благодаря этим «женским доходам». А это сильно подкрепляло право голоса женщины и ее автономию в семье — и по отношению к мужу, и по отношению к сыновьям. Нацистское же руководство выдвинуло лозунг: «крестьянка не должны быть торговкой». Женщины реагировали на эти запреты «мешочничеством»
. Репрессивные же меры редко имели эффект, поскольку какие-либо серьезные наказания законом не предусматривались.
Представим себе масштабы действия РЭГ: число «наследственных дворов» к 1939 г. составляло 689 700, они охватывали четверть немецкого крестьянства и 38% посевных площадей. По Германии в 1939 г. интенсивность распространения «наследственных дворов» была разная: в Сааре — 1%, в Бадене — 6%, в Вюртемберге и Гессен-Нассау — 11%, в Ганновере — 27,3%, Баварии — 29%, Саксонии — 33%, Шлезвиг-Гольштейне — 46%
. В отличие от прочих крестьянских хозяйств, «наследственные дворы» государство всячески поддерживало, субсидировало, им в первую очередь поставлялась сельскохозяйственная техника, удобрения, а самих крестьян превозносили как фундамент нации, источник ее силы и здоровья, хранителей сокровищницы арийской крови и всего германского достояния. Гитлер даже как-то заявил, что германский народ может обойтись без городских жителей, но без крестьян — нет. Дарре также рассчитывал, что наследственные дворы, включенные в централизованную и регулируемую хозяйственную систему, будут способствовать преодолению «хаоса рынка» и ликвидации капиталистической анархии производства. На деле, однако, до войны проблемы сельскохозяйственного производства регулировались в основном при помощи рыночных механизмов, материального стимулирования крестьян и прямого поощрения роста производства. В начале 1937 г. был принят целый пакет государственных решений, направленных на улучшение положения сельского хозяйства: цены на удобрения были снижены на 25–30%, существенно понижены транспортные тарифы, а заготовительные цены на рожь, картофель и корма — повышены. Год спустя распоряжением имперского правительства были понижены цены на сельскохозяйственные машины. За короткий срок по всей стране была создана сеть консультационных пунктов для крестьян; специалисты из этих пунктов были обязаны помогать крестьянам правильно и рационально организовывать производство
.
