Борман смог оттеснить от принятия важных политических решений всех своих соперников: и руководство рейхсканцелярии (во главе с Ляммерсом), и «канцелярию фюрера» (Булер), и военную канцелярию (во главе с генералом Йодлем). Шпеер писал, что даже в нацистской верхушке Борман выделялся своей жестокостью и полной эмоциональной глухотой. Будучи от природы угодлив, он обращался со своими подчиненными так, словно это были быки или коровы. Впрочем, победа одного из соперников не означала в условиях нацистской борьбы компетенций его исчезновение. Так, у Филиппа Булера в «канцелярии фюрера» продолжало работать 137 сотрудников, которым Гитлер поручил совершенно не партийную «работу»: в этой канцелярии был создан «центр эвтаназии», который нес ответственность за убийство душевнобольных и калек
.
С другой стороны, роль Бормана не следует переоценивать: он никогда не был самостоятельной политической фигурой, хотя некоторые авторы (например, американский историк Луис Шмир) придают ему и его деятельности излишне большое значение
. Логически вполне допустимо, что расширить свое влияние до такой большой степени Борман смог именно из-за отсутствия ясных политических амбиций. Кроме того, самой существенной чертой партийного аппарата было то, что ни одно партийное ведомство — от «внешнеполитического ведомства НСДАП» под руководством Розенберга до «службы Риббентропа» (также занятого внешнеполитической сферой) или «иностранной организации НСДАП» — не имело четко очерченных границ собственных компетенций. В процессе борьбы за компетенции между традиционными государственными институтами и партийными организациями первые не были распущены, они и дальше работали как обычно, но вхолостую, так как значительная часть государственных функций и задач была «приватизирована» партийными или специальными инстанциями, учрежденными лично Гитлером. Дублировав почти все государственные службы и функции, партия сумела не слиться с государственной бюрократией: только 4 крупных партийных деятеля — Геринг, Геббельс, Фрик и Дарре — встали во главе государственных ведомств; в 1937 г. только 5 из 12 министров были членами НСДАП, а 7 министров были беспартийными
, что немыслимо в сталинской системе власти.
В итоге следует констатировать, что главную специфическую черту НСДАП составляла лояльность отдельных партийных руководителей лично Гитлеру; что ни в один из моментов партия своего развития не имела монопольного положения, напротив, именно в партии в наибольшей степени проступали идеологические и социальные противоречия отдельных ее групп; также значительную роль играли региональные и конфессиональные различия. Эти противоречия часто угрожали самому существованию партии, но каждый раз они благополучно преодолевались не при помощи собственно партийной организации и ее пресловутой необыкновенной эффективности и динамики, а за счет культа вождя. Такой способ решения проблем был приемлем для большинства немцев, которые таким образом получали возможность избежать личной ответственности и необходимости лично принимать решения. А партийные боссы имели почти полную свободу в разрешении внутренних конфликтов. Эта тактика соответствовала социал-дарвинистскому подходу Гитлера к вопросам управления. Гитлер вмешивался лишь тогда, когда чувствовал, что его положение как арбитра и суверена находится под угрозой. Вот запись из дневника Геббельса от 2 марта 1943 г.: «Во внутренней политике, точно так же, как и во внешней политике, каждый действует по собственному усмотрению по той причине, что никакого авторитета власти совершенно не заметно. Более всего это относится к партии, которая идет собственным путем и ни на кого не обращает внимания»
. Дезорганизация и отсутствие системы — вот методы, при помощи которых Гитлер регулировал режимы давления и торможения в процессе борьбы партии против государства,
собственно, это была разновидность политики divide-etimpera.
Немецкий юрист и политолог Карл Шмитт писал, что в нацистские времена государство было менее значительным органом, чем партия, но во время войны на первый план вышла необходимость решения организационных проблем, а к этому были более приспособлены прежние государственные инстанции. Это касалось всех сфер жизни — обеспечения продуктами питания и их распределения по карточкам, распределения дефицитных промтоваров, организации коммунальных служб, учебного процесса в школах, организации фискальной политики и пр. К тому же отдельные немецкие земли обладали мощной традицией местной исполнительной власти — этой традиции совершенно не было у партии, которая, несмотря на всю ее динамику, зачастую вынуждена была импровизировать. В этой связи следует указать, что внутренним противоречием гитлеровской организации власти было то, что все ценное, что несла в себе традиционная немецкая административная система и что спасало государство от развала и деградации — все это работало на нацистский режим, а не на сохранение старой государственной системы
. Партия в этой ситуации не ухудшала положение, но и не улучшала его.
ГЛАВА V.
НАЦИСТСКОЕ ПРАВОСУДИЕ И НЕМЕЦКОЕ ОБЩЕСТВО
Теоретическая перспектива
С начала Нового времени Германия была страной с высокоразвитым правосознанием, сформировавшимся под действием прусской традиции, и Гитлер со своим враждебным отношением к правовым процедурам и законности и со своим презрением к юристам представлял диссонанс с немецкой традицией. Правопорядок и законность, особенно в Пруссии, а после нее и в других немецких государствах, были плоть от плоти немецкой традиции с ее властью закона и независимостью суда. В 1794 г. прусские законы по указанию Фридриха Великого были сведены в «общее прусское право»; законы стали «обязательны для всех членов общества без различия сословий, ранга или пола, каждый житель государства обязан был требовать защиты своей личности и достояния»
. Этот свод был принят почти одновременно с американской конституцией 1787 г., и эти оба документа можно рассматривать как значительный вклад в развитие прав человека. Как бы ни отличались национальные законодательства, но независимого правосудия, равного для всех — богатых и бедных, сильных и слабых — они придерживались в равной степени; практика могла отличаться от теории, но Фемида изображалась с повязкой на глазах, поскольку правосудие было едино для всех без исключения.
Можно привести великое множество примеров независимости прусского суда; были случаи, когда пруссаки судились даже с королем Вильгельмом II (по спорным арендным договорам) и выигрывали. О Фридрихе Великом, которого фюрер почитал более других исторических деятелей Германии, Гитлер любил рассказывать следующую историю: однажды король вызвал к себе начальника полиции, чтобы упрекнуть его за то, что он предоставляет меньше сведений, чем его коллеги при дворах других европейских владык. «Все дело в том, — ответил полицейский, — что я не имею права использовать для наблюдения те же средства, что в других странах». На что король ответил, что, если это так, тогда ему ничего и не надо
. Это указывает на развитое правосознание, поощряемое к тому же монархией и подкрепленное привычкой немцев к неукоснительному соблюдению формальных установлений, а также контролем со стороны прекрасно налаженной административной системы. Последнее обстоятельство особенно важно, ибо какие бы хорошие законы ни принимались, работать в коррумпированной системе они все равно не будут.
